Мак и его мытарства

Появление Кармен в рассказе показалось мне странным, а по сути дела – невероятным, однако пришлось поверить и принять, ибо в доказательство Санчес писал об очень юной Кармен: «Итак, перед нами уже не девочка, а барышня: у нее анемичное широкое лицо, быть может, не вполне правильное, но тем не менее вполне привлекательное. Она высокого роста, с маленькой грудью, всегда ходит в темном свитере и обматывает бледную шейку шарфом…»

Сначала я решил убить его. Потому что, хоть в это невозможно поверить, но речь явно идет о Кармен, о моей жене, и что же мне еще оставалось сделать, если Санчес так спокойно пишет, к примеру, о «маленькой груди»? И как же могло получиться, что он написал о ней тридцать лет назад, а я этого не знал?

Потом, чтобы не рехнуться в ожидании Кармен, которая вернется и, быть может, все объяснит, я принялся анализировать место этого рассказа в структуре «Вальтера…» И сказал себе, что «Кармен» представляет собой совершенно самостоятельный текст, а вместе с тем – некий намек читателям на то, что и все воспоминания «Вальтера» – суть «воображаемая жизнь». И еще сказал себе, что рассказ этот был включен в книгу вне всякой связи с автобиографией чревовещателя, но спустя какое-то время органично и естественно стал ее составной частью и вполне может рассматриваться, ну, скажем, как воспоминание о первой любви Вальтера.

Разумеется, подумай я еще малость, я признал бы, что жизнь юной Кармен нельзя назвать такой уж «воображаемой», по крайней мере, для меня, знающего много из того, что о ней рассказывалось, ибо все эти эпизоды были непосредственно извлечены из ее реальной жизни до нашего знакомства. Вчера, читая это, я был сильно шокирован, однако сегодня, на свежую голову, сделал над собой – не отрицаю! – небольшое усилие и должен признать, что Санчес удачно придумал включить этот рассказ в контекст автобиографии чревовещателя, потому что, во-первых, две присутствующие там женщины – Франческа и первая любовь, девушка с широким анемичным лицом, в которой можно узнать Кармен – могут кое-что поведать о жизни Вальтера, а во-вторых, потому, что мимоходом впускают в повествование великого Петрония.

И самое замечательное, что он вступает в игру. Есть в нем нечто такое, к чему влекло меня с детства. Сначала и довольно долго этот римский писатель был для меня всего лишь гениальным персонажем из фильма «Камо грядеши?», который нам показывали столько лет кряду на Страстной Неделе, когда в моей школе устраивались утренники.

Отцы-иезуиты были, судя по всему, так увлечены этим фильмом, что не могло не возникнуть легкой путаницы, потому что этот фильм не очень серьезный и не вполне религиозный: действующий там император Нерон, каким играет его Питер Устинов, предстает совершенно комической фигурой: он чувствует себя поэтом и терзает своими ужасающими виршами взыскательный вкус Петрония, который обязан критически разбирать их и в один прекрасный день, измучившись этой тяжкой работой, совершает самоубийство. И у него самого есть нечто комическое, ярче всего проявляющееся в его чудесном прощальном письме Нерону:

«Могу простить тебя за то, что ты убил жену и мать, за то, что сжег наш любимый Рим, за то, что вынудил весь народ дышать смрадом своих преступлений. Но не могу простить тебе то, как одуревал я, слушая твои стихи и песни самого дурного пошиба. Терзай, если тебе это нравится, своих подданных, но я, находясь при последнем издыхании, прошу тебя не истязать больше искусство. Расставаясь навсегда, умоляю тебя не сочинять больше музыку. Низводи народ до скотского состояния, но не нагоняй на него тоску, от которой страдаю я так тяжко, что предпочитаю умереть, нежели и впредь слушать твои смехотворные опусы».

Эти слова Петрония приведены в книге, ставшей литературной основой для фильма, романе польского писателя Генрика Сенкевича. Однако я на протяжении многих лет считал, что Петроний в самом деле написал их Нерону перед тем, как нашел быстрый и эффективный способ освободиться от него, лишив себя жизни. И о существовании другого Петрония не знал, покуда не нашел книгу Швоба, где персонаж сильно отличался от героя Сенкевича. Этот самый персонаж сочинил шестнадцать приключенческих романов, у которых нашелся один-единственный читатель – его слуга Сирон, неуемный любитель такого рода литературы. Он так неистово восторгался ею, что его хозяин в конце концов задумал воплотить в жизнь приключения, описанные в этих шестнадцати книгах. И вот, проведав, что император уже обрек его на смерть, однажды ночью изворотливый Петроний вместе со своим рабом тайно бежал. Кожаный мешок с одеждой и деньгами они несли поочередно. Ночевали под открытым небом, брели по дорогам, не зная, не ограбят ли их… И постепенно в самом деле стали попадать во все передряги, описанные Петронием в книгах. Они то в одну сторону, то в другую. Присоединялись то к бродячим волхвам, то к сельским колдунам-шарлатанам, то к беглым солдатам. И концовка, которую дает Швоб, заслуживает внимания: «Петроний, проживая выдуманную им жизнь, начисто утратил умение выдумывать».