Читаем Маленькие птичьи сердца полностью

Иногда я слышала, как члены одной семьи обсуждали странности друг друга тем же тоном, каким Ролло и Вита говорили о моих причудах. Я стала замечать, что, как и мои новые друзья, другие люди смеялись над странными привычками своих близких, но делали это, пожалуй, даже с умилением – мол, наш-то что учудил. Она даже летом из пальто не вылезает. Пока он не позавтракает, его лучше не трогать. Теперь я понимаю, что моя мать могла бы меня полюбить, если бы захотела. Чужие странности – не преграда для любви. Теперь я об этом знаю, но мне от этого не легче. Я всегда считала, что родители не любили меня из-за моих причуд. Но Вита и Ролло радовались им и беззаботно потакали, и я невольно задумалась, не было ли во мне еще чего-то, что могло не понравиться матери; возможно, ее отталкивала не моя непохожесть на других, а что-то еще, что казалось ей отвратительным.

Вита и Ролло на террасе решили показать нам сложный танец, который разучивали для своей свадьбы. Ролло напомнил, что с тех пор прошло больше двадцати лет, и с сомнением взглянул на Виту. Та была в желтом платье без рукавов и украшений; она загорела и стала еще смуглее, чем при нашей первой встрече. Ролло, стройный и красивый, в темном костюме, оказался превосходным танцором и серьезно подошел к делу, а Вита все время забывала последовательность движений. Вскоре они отказались от попыток воссоздать оригинал и завершили танец, кружась по террасе; она поставила свои босые стопы на большие начищенные ботинки Ролло. На лице ее застыло комичное страдальческое выражение, она не сгибала руки и ноги, притворяясь деревянной куклой, а мы так смеялись, что слезы потекли из глаз. Но Ролло был так ласков и терпелив, что я прослезилась уже от умиления и радовалась, что из-за смеха этого никто не заметил. Никто никогда не обнимал меня так ласково и не смотрел на меня таким взглядом. Я надеялась, что Вита осознавала свое счастье и не принимала его как должное. Впрочем, ей, как Долли и Ролло, не приходилось стараться и чем-то жертвовать, чтобы окружающие ее полюбили; наверное, поэтому все трое казались такими избалованными. Должна ли большая любовь даваться просто так? Я не верила, что можно ценить то, что дается легко.

На террасе повеяло холодом, и мы перешли в гостиную. Долли привычным жестом начала перебирать пластинки Тома.

Она выбирала пластинку, показывала ее Ролло, а тот говорил: «Нет!» Наконец он закричал:

– Да нет же! Ну и вкус у этого гребаного Тома! (Этого гребаного Тома.) Как можно слушать такое дерьмо? Дерьмо!

В отличие от Виты, Ролло редко ругался, но когда это происходило, Вита вела себя так же, как Ролло, когда кто-то вставал из-за стола или возвращался за стол, – вскакивала как по команде. Тем вечером она вскочила молниеносно, жестом велела Долли отойти от полок, села на корточки и принялась перебирать пластинки сама. Вита со знанием дела выбирала музыку, а Долли села на свое место, не говоря ни слова, и стала внимательно за ней наблюдать, точно пыталась понять последовательность ее действий. Вита быстро нашла нужную пластинку и поставила; Ролло тут же расслабился и закрыл глаза.

– Он устал, – сообщила она. – Очень много времени проводит за рулем. И ведь ему необязательно так часто ездить в город, он просто очень добросовестный. Слишком, как мне кажется, – они с Долли переглянулись; Вита первой отвела глаза и слегка покраснела, а Долли продолжала смотреть на нее неподвижным задумчивым взглядом.

– Ролло сказал, что ситуация с «Лейквью» осложнилась, – сказала я Вите, когда та села на диван рядом с Долли и стала теребить волосы и разглаживать платье, проявляя несвойственную ей нервозность.

– Да, – она перестала теребить одежду и откинулась на подушки. – Он говорил, что нам придется поделить поместье на части?

– Да, говорил, – утвердительно ответила я, как будто кто-то мог усомниться в моих словах.

– Мы его разделим. Территорию разобьем на участки и продадим, оформив разрешения. А дом поделим на части. Сделаем апартаменты. Красивые новые квартиры. Возможно, будем продавать их как элитное жилье для пенсионеров. Ролс просчитывает бюджет, а потом мы с Долли сможем заняться дизайном.

– Он показал мне новые чертежи, – сказала Долли. – Думаю, получится взять наши изначальные идеи, Ви, просто уменьшим масштаб.

Они принялись обсуждать планировку квартир, мебель для ванной, кухонные гарнитуры и цветовую гамму, и Ролло притворился, что тихо похрапывает. Потом они стали мечтать, как обставили бы свое идеальное жилье; примерно так же, как квартиры в «Лейквью», и находилось бы оно, конечно, в Лондоне. Они напоминали супружескую пару; их разговор был легким и непринужденным, а если одна прерывала другую, это выглядело естественным, и никто даже не думал извиняться. Они говорили и говорили, а из динамиков лилась музыка.

На работе на следующей неделе Дэвид заметил, что я повеселела. Я рассказала о предыдущем вечере, и он ободряюще кивнул.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
iPhuck 10
iPhuck 10

Порфирий Петрович – литературно-полицейский алгоритм. Он расследует преступления и одновременно пишет об этом детективные романы, зарабатывая средства для Полицейского Управления.Маруха Чо – искусствовед с большими деньгами и баба с яйцами по официальному гендеру. Ее специальность – так называемый «гипс», искусство первой четверти XXI века. Ей нужен помощник для анализа рынка. Им становится взятый в аренду Порфирий.«iPhuck 10» – самый дорогой любовный гаджет на рынке и одновременно самый знаменитый из 244 детективов Порфирия Петровича. Это настоящий шедевр алгоритмической полицейской прозы конца века – энциклопедический роман о будущем любви, искусства и всего остального.#cybersex, #gadgets, #искусственныйИнтеллект, #современноеИскусство, #детектив, #genderStudies, #триллер, #кудаВсеКатится, #содержитНецензурнуюБрань, #makinMovies, #тыПолюбитьЗаставилаСебяЧтобыПлеснутьМнеВДушуЧернымЯдом, #résistanceСодержится ненормативная лексика

Виктор Олегович Пелевин

Современная русская и зарубежная проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза