Малый дом в Оллингтоне. Том 1

Лили Дейл не выучила этих уроков жизненного опыта, она все думала и ожидала, что сладкая чаша, из которой она пила, будет становиться все слаще и слаще, пока подносишь этот сосуд к губам. Каким образом осадок в этой чаше смешался с последними каплями, мы уже видели, и в тот же самый день, в понедельник вечером, в чаше все еще оставалась горечь, потому что Кросби во время вечерней прогулки в саду нашел новые предметы, по которым считал необходимым дать Лили несколько наставлений – они звучали словно настоящая лекция. Девушке, действительно влюбленной, как это, конечно, было с Лили Дейл, приятно слушать замечания и советы относительно ее будущей жизни от человека, которому она предана всей душой, но, мне кажется, ей приятно слушать, когда они будут коротки, когда советы в них будут выражены в виде намеков, а не длинных поучений. Кросби, как человек с тактом, близко знакомый со светом и уже много лет обращавшийся в кругу женщин, без всякого сомнения, понимал это не хуже нашего. Но он почему-то вбил себе в голову, что обижен, ведь отдавал очень много, не получая ничего взамен, и что поэтому он имел право на некоторые вольности, которых другой на его месте не позволил бы себе ни под каким видом. Читатель, вероятно, скажет, что все это с его стороны весьма неблагородно. Да, действительно. Однако не припомню, чтобы я утверждал, будто от него можно ждать благородства. Кросби имел некоторые понятия о правде и несправедливости, руководствуясь которыми надеялся не сбиться совсем уж с прямого пути, но его прежняя жизнь была такого рода, что ему трудно было не сделаться эгоистом. Он не имел благородства и тем более великодушия, а Лили чувствовала это, хоть и не признавалась в этом даже самой себе. Она была весьма откровенна с ним, выражая в такой откровенности всю глубину своей любви к нему, уверяя его, что он для нее был теперь все на свете, что жизнь ее без его любви была бы невозможна. Кросби некоторым образом воспользовался этими искренними признаниями и начал обходиться с ней как с существом, вполне находившимся в его власти, как это и было на самом деле.

В тот вечер он не вспоминал больше о Джонни Имсе, но много говорил о неизбежных трудностях для человека, который намерен сделаться семьянином и жить в Лондоне, хотя все его средства к существованию ограничиваются одним только скудным жалованьем. В нескольких словах он дал ей понять, что если бы ее родственники могли выделить для нее две или три тысячи фунтов годового дохода – сумма гораздо меньше той, на которую он рассчитывал, делая предложение, – эти ужасные трудности были бы устранены. При этом, конечно, он намекнул ей, что свет назвал бы его весьма неблагоразумным в случае его женитьбы на девушке, ничего не имевшей. В то время, когда он высказывал эти вещи, причем Лили хранила молчание, ему пришла мысль, что можно поговорить с ней откровенно о своей прошедшей жизни, гораздо откровеннее, чем в то время, когда он боялся, что из-за такой откровенности мог бы получить отказ. Теперь же он не боялся потерять невесту. Увы! Возможно ли, скажите, допустить, что он питал надежду на подобный исход!

Кросби рассказал, что его прежняя жизнь была расточительна, что хоть он не имел долгов, но проживал все, что получал, и усвоил такие привычки, сопряженные с большими издержками, что почти не представлялось возможности изменить привычный образ жизни в короткое время. Потом он говорил о своих затруднительных обстоятельствах, намереваясь как можно полнее объяснить их свойство, но не решился на это, когда увидел, что все его объяснения для Лили будут совершенно непонятны. Нет, Кросби был неблагородный человек, весьма неблагородный. А между тем в течение всего этого времени он воображал, что действует благородно, руководствуясь своими правилами.

«Лучше всего быть откровенным с ней», – думал он. И потом десятки раз повторял себе, что, делая предложение, надеялся и имел право надеяться, что она выйдет за него не бесприданницей. При этих обстоятельствах он делал для Лили все, что только мог лучшего, – честно предложил ей свое сердце с полной готовностью жениться на ней в самый неотдаленный день, который она посчитает возможным назначить. Если бы он был осторожнее, то не совершил бы такую жестокую ошибку, но, конечно, Лили не могла сердиться на него за его неблагоразумие. Он решил не отступать от своего обещания жениться, хотя, чем больше думал об этом, тем сильнее сознавал, что его прежние надежды на будущее совершенно рушатся, и что он сам на непреодолимое расстояние отдалил от себя то заманчивое, чего ранее непременно желал достигнуть. Продолжая говорить с Лили, он считал себя особенно великодушным и чувствовал, что только исполнял свой долг, обратив ее внимание на все затруднения, лежавшие на пути к их браку.