Манаус

– Как обычно, мало что изменилось: все тот же прелестный, маленький городишко и все такой же скучный. Однажды встретил вашу мать: она шла из церкви и была одета во все черное. Мне рассказали, что это траур по вас. Они думают, что вы погибли там, в Гайяне, рядом с городом Боливар.

– Там убили моего мужа. А моего отца вы не видели?

– Рассказывают, что он серьезно болен – так новость о вашей гибели повлияла на него, подорвала здоровье, и он даже на улицу не выходит. Очень жаль… Он был настоящий кабальеро и к тому же щедрый клиент. Каждый раз, как приходил к нам заказать ботинки, давал мне четвертачок, а в те времена и четвертачок был для меня целым состоянием.

– А ваша семья?

– Все хорошо… Не одобряют, конечно, что стал игроком. Считают, что в один прекрасный день меня либо убьют выстрелом в спину или зарежут, чтобы забрать ночной выигрыш, но и вместе с тем уже давно отказались от мысли вернуть меня на путь истинный.

– А вам самому нравится такая жизнь?

– Во всяком случае, это лучше, чем торговать ботинками. К тому же, я много путешествую и познаю мир. Когда-нибудь я стану миллионером, а на следующий день, наверняка, разорюсь. Иногда я останавливаюсь в лучших отелях Лондона, а иногда ночую на улице, меняю свой костюм на кусок колбасы. Эта жизнь ничуть не хуже, чем какая-нибудь другая.

Клаудия ничего не ответила, продолжила смотреть на реку. Попыталась представить жизнь этого Марио Буэндиа, которого знала еще тогда, когда он носил короткие штанишки, а сейчас стоит перед ней в брюках и, наверняка, ноги у него волосатые. Она помнила его робким мальчишкой, наблюдавшим за ней, и то не открыто, а краем глаза, когда проходила мимо, словно она, единственная дочь Диаз-Сукре, была существом из другого мира, существом высшим, недостижимым для таких, как этот Буэндиа из сапожных мастерских. Иногда ее мать посыла этого мальчишку с разными поручениями, когда все слуги были заняты, и припомнила, что как-то, в день ее рождения, он был приглашен, чтобы помочь обслуживать гостей.

Всегда был мальчиком услужливым и молчаливым, совсем непохожим на этого решительного мужчину, в которого превратился. Взглянув на него краем глаза, она решила, что он достаточно привлекателен, хотя и не смогла определиться, связано это с тем, что он был одет аккуратно и элегантно, а за последнее время ей пришлось иметь дела лишь с людьми одетыми в лохмотья, либо он был и в самом деле красивым мужчиной. Давно уже она отказалась от привычки рассматривать и оценивать мужчин.

Тот же, в свою очередь, понял, что его изучают, стоял рядом и ждал. Марио Буэндиа обладал богатым опытом общения с женщинами и потому мог догадаться о чем она думает. На самом деле, в своей профессии игрока, это единственное, что он умел делать – знать о чем думает его противник, будь то мужчина или женщина.

И он в свою очередь вспомнил те далекие времена, когда был лишь бедным мальчишкой, тайно влюбленным в Клаудию Диаз-Сукре, кто хоть и была его сверстницей, но уже выглядела как настоящая женщина – наследница обширных кофейных плантаций на склонах Авила и предмет воздыханий отпрысков богатых семейств.

Когда же он получил известие о ее свадьбе, то находился далеко, на борту парохода, следовавшего по маршруту Лондон-Нью-Йорк-Панама, где работал помощником кока. Он улыбнулся, припомнив, как загрустил, получив письмо от родных, где также они писали, что его юношеская любовь теперь принадлежит другому мужчине. Той ночью, завернувшись поплотнее в одеяло на своей койке в общей каюте, он тихонько плакал. Но столько времени прошло с того дня. И вот сейчас, когда он уже поверил в ее гибель, Клаудия стояла перед ним, вид у нее был уставший, она постарела, а на лице остались следы невероятных страданий, которые он и представить себе не мог.

Наконец он не выдержал и спросил:

– Как выглядит сельва?

– Сельва?

– Да. Тот мир, откуда вы только что вышли и что невозможно рассмотреть отсюда.

Клаудия задумалась. Наконец, пожав плечами, ответила:

– Откровенно сказать, не знаю. Я несколько месяцев бродила там, но до сих пор не могу дать точного определения. Помню чувство страха, помню какие-то тени, скользящие среди деревьев, под ногами хлюпает вода, сырость, спутанные лианы… и еще помню беспредельную усталость.

– Встречались хищные звери?

– Хищные? Да, это мы – самое хищное зверье, с каким мне когда-либо приходилось сталкиваться. Зверье, что пытается выжить. И еще болота. Все покрыто мраком, все влажное и холодное…

– Холодно в Амазонии?

– Да. Как это ни странно… Бывали дни жаркие, но солнца мы не видели, кругом сумрак и постоянное ощущение холода. От страха начинаешь мерзнуть.

– Но сейчас все это закончилось. Скоро вы будете дома, в Каракасе.

– Нет… Не верю я, что опять когда-нибудь увижу Каракас.

– Но что вы такое говорите? Вы не хотите вернуться?

– Вернуться! – это единственное о чем я мечтаю. Но не вернусь… Я это чувствую…