Манаус

– О Каракасе? И что бы вы хотели услышать?

Когда, спустя час, Аркимедес проходил мимо, по пути на капитанский мостик, они все еще продолжали беседовать о Каракасе, и на лице Клаудии читалась необыкновенное, непривычное для нее оживление. И «Северянин» почувствовал, как что-то неопределенное шевельнулось у него в душе: то ли удовлетворение от того, что она изменилась, то ли ревность к этому незнакомцу, сумевшему за несколько дней добиться того, что они с Говардом не смогли сделать в течение месяцев. Иногда он спрашивал себя – как относится к Клаудии, и не мог дать точного ответа. При других обстоятельствах он безо всяких сомнений влюбился бы в нее – то была самая необыкновенная женщина, какую он когда либо встречал в своей жизни – но после того, что случилось, после ее унижения, когда она была почти разорвана людьми Сьерры, сочувствие и жалость к ней вытеснили все остальные чувства. Он привык смотреть на нее, как на беззащитное существо, о котором надо заботиться и которое надо оберегать. Но та жестокость, какую она выказывала, ее способность убивать без малейшего угрызения совести, били со всего размаху по желанию защитить ее.

А сейчас этот Марио Буэндиа, хоть и не нравился ему из-за того, что был игроком и щеголем, но все же объявился весьма кстати – этакий подарок небес. И эти воспоминания о Каракасе и ее счастливом детстве стали тем «лекарством», какое больше всего нужно было Клаудии.

Может быть так случится, что этот игрок согласится проводить ее до самой Венесуэлы, и Аркимедес небезосновательно считал, что в определенный момент он смог бы убедить его сделать это при помощи некоторого количества золотых фунтов. Часть этого золота ведь тоже причиталась Клаудии, настрадавшейся от каучуковых баронов больше, чем кто-нибудь еще.

Несколько темных, блестящих тел, выпрыгнувших из воды рядом с носом парохода, вывели его из этих размышлений:

– Дельфины!

Облокотившись о борт, он смотрел на них. Эти речные дельфины, или как их еще называют – «ботос» – были непривычным зрелищем за сотни километров от морского побережья, посреди девственной сельвы. Иногда они заходят и еще выше по течению, до самой Курикуриари, и припомнилось ему, как один из индейцев рассказывал, что эти «ботос» по ночам превращаются в прекрасных женщин и выходят из воды на берег, чтобы соблазнять мужчин. И когда это у них получается, душат в своих объятиях и бросаются вместе с ними в реку и топят. Среди обитателей Амазонии ходит еще одна легенда, что если убить дельфина, то где-то вскоре обязательно умрет красивая и молодая женщина.

Дельфинам надоело играть с носом парохода, и они уплыли вверх по течению. Аркимедес отошел от борта и направился в сторону капитанской рубки, где Говард и капитан общались на английском языке. Он слушал их внимательно и с интересом, хотя и не понимал ни слова, просто ему нравились звуки этого незнакомого языка, отличающегося от его родного языка и от кастельяно, на котором говорили большинство его людей. Наконец Говард обратил на него внимание:

– Капитан уверяет, что скоро торговле каучуком здесь, в Амазонии, придет конец.

Аркимедес удивленно взглянул на него. Потом он посмотрел на капитана, затем опять на Говарда, словно силился понять о чем вообще идет речь. Говард снова обратился к капитану.

– Расскажите ему сами! – попросил он.

Капитан замялся, сомневаясь стоит ли говорить об этом, но, в конце концов, смущенно пробормотал:

– Мне вовсе не хочется, чтобы эти слухи разошлись. Если узнают откуда они исходят, то мне это дорого обойдется.

– Аркимедес никому ничего не скажет, как и я. Вы вообще понимаете, что все это значит? Что все это, все что здесь происходит, просто развалится, исчезнет. Не будет ни рабов, ни охоты за людьми, ни мертвецов.

– Вполне возможно, – согласился капитан. – Золото перестанет поступать, люди уйдут с плантаций, и Манаус перестанет считаться самым богатым городом в мире и опять превратиться в захудалую деревушку. Но, также может статься, что все это лишь выдумки и подобное никогда не случится.

– Хотелось бы, все-таки, знать о чем идет речь? – немного раздраженно спросил Аркимедес. – О чем вы вообще говорите?