Манаус

– Что я жива? Думаешь, они бы не предпочли, чтобы их дочь умерла, тому, что со мной сотворили?.. Мой отец, такой ревностный блюститель чести… А моя мать… с ее стальным пониманием морали и нравственности… Думаешь, они стали бы сомневаться в том, что лучше: чтобы я умерла или чтобы осталась живой после того, как выставили на потеху сотне серингейрос?

– Но это какое-то варварство, чудовищное варварство…

– В твоем мире – да… В том мире, в каком живет моя семья – нет. И как ты представляешь себе это – я вхожу и говорю: здравствуйте, я Клаудия? Я, убившая вот этими руками, пять… или больше… человек и переспавшая с сотней грязных мужиков…

– Но то была не твоя вина…

– И кто знает про это? Даже я не уверена в том, где начинается моя вина и заканчивается других… Как бы сложилась моя жизнь, если бы я отдалась полностью Сьерре, он бы поиграл со мной какое-то время, а когда устал, то я бы ушла? Зачем мне нужно было провоцировать все это, когда я переспала с Говардом?.. Я хотела отомстить Сьерре, и теперь посмотри куда завела меня эта месть…

– И что тебе остается, кроме как вернуться домой? Ты же еще молода… У тебя вся жизнь впереди. Через несколько лет все это забудется, и ты сможешь начать жизнь сначала.

Клаудия ничего не ответила и в очередной раз погрузилась в свое молчание. Аркимедес понял, что все споры и убеждения сейчас были бесполезны, а неотложные проблемы и заботы требовали его присутствия в другом месте, поэтому он отложил обстоятельный разговор с Клаудией на другой раз, о чем потом раскаивался до конца дней своих.

Этой ночью, когда «Остров Марао» на всех парах шел вниз по течению, Клаудия поднялась на палубу и долго смотрела на темную воду без берегов, растворившихся во мраке. Слабый ветерок нес с собой запах джунглей, а от влажного воздуха стекла в игровом салоне запотели, где четверо мужчин собрались за карточным столом, но в этот раз среди них не было Марио Буэндиа.

Она подумала о нем, и ее удивил тот факт, что за весь день он ни разу не появился, чтобы поприветствовать ее. Затем, вдруг, пред ее внутренним взором прошла сцена, когда она перерезала ему горло, а потом подтащила к окну и голого вбросила в реку. Какое-то время она стояла, не шевелясь, застыв от охватившего ее ужаса, ухватившись обеими руками за поручень, и изо всех сил старалась, чтобы это ужасное зрелище исчезло из ее памяти.

Она никак не хотела поверить в происшедшее, но видение это всплывало в сознании раз за разом, вгрызаясь в ее мозг. Она убила совершенно невинного человека. Человека, который связывал ее с прошлым, ребенка, восхищавшегося ей, как богиней.

Она перерезала горло Марио Буэндиа пару ночей назад, а вспомнила об этом только сейчас. Что еще произошло в течение этих сорока восьми часов? И где было ее сознание все это время? Как так получилось, что это было стерто из ее памяти?

Ее охватил ужас от понимания, что она сама толком ничего не знает. Эти два дня куда-то провалились, исчезли бесследно. Как это было тогда, когда они шли через сельву, пробирались через болота, прорубались сквозь лианы, тонули в грязи, переходили через многочисленные речушки, час за часом, а потом наступала ночь, и следом, почти сразу же, рассвет, словно и дня не было, и изматывающего перехода не было также.

Будто бы и не было тех мертвецов: негра Жоао, Буэндиа и многих других, которых она и вспомнить не могла, но кто теперь в виде окровавленных призраков проходил через ее воспоминания.

Клаудия сошла с ума, и она знала это. Ее довели до такого состояния мужчины и сельва, все то насилие, которое выпало на ее долю, страдания и голод. Она вдруг почувствовала безграничную усталость, непереносимое желание лечь спать и заснуть навсегда, чтобы избавиться от страха перед никогда не прекращающимся насилием вокруг нее, пред бесчисленными смертями, чтобы не было больше бегства через джунгли, чтобы не было мужчин, чтобы не было голода.

А со смертью Марио Буэндиа она разрушила последнее, что у нее оставалось самого ценного – воспоминания о доме и о своих счастливых годах, и тут она выпрямилась, взобралась на перила и, не колеблясь ни секунды, кинулась в мутные воды великой Амазонки.

Ни Говард, ни Аркимедес так и не смогли выяснить, как так получилось, что в джунглях она проявляла невероятную твердость характера, но когда все должно было закончится – случилось самое худшее.

Клаудия, не боявшаяся ни сельвы, ни хищных животных, однако испугалась своего собственного безумия.

Аркимедес собрал своих «капитанов»: Говарда, Мехиас, Себастьяна, Сантос и даже «Мартинико».

– Что думаете о том, как нам выбраться из сложившегося положения? – спросил он.

– Все, как и прежде, – буркнул Говард. – Нас опять загнали в угол. С той лишь разницей, что вначале нас преследовали люди Сьерры, потом банда Араньи, а сейчас вся бразильская армия… Безо всяких сомнений мы растем и развиваемся.

– Сейчас не до шуток.

– Знаю… Но… что ты хочешь услышать? Лично мне в голову ничего не приходит.

– Сколько времени у нас есть до того, как столкнемся с крейсерами? – поинтересовался Мехиас – самый практичный из всех собравшихся.