Манхэттенский проект. Теория города

В 1947 году Хайдеггер заявил, что «бездомность становится судьбой мира»[487]. Однако о бездомности говорилось не как о материальном состоянии, а как об экзистенциальном. Дело не в нехватке жилья или в чьем-то невезении. Смысл слов Хайдеггера в том, что вместо того, чтобы «обитать в близости к Бытию»[488], мы пришли к пониманию того, что в этом доме жить больше нельзя.

Работа Хайдеггера посвящена постановке вопроса о смысле бытия. Ее начало положило осознание того, что человечество почти полностью забыло об этом вопросе, что объясняет, почему вместо слова «экзистенция» он иногда пишет «эк-зистенция»[489], что должно рифмоваться со словом «экстаз», которое первоначально означало «находиться вне себя». Наше состояние бытия, – пытается он сказать нам в своей обычной запутанной манере, – это быть вне бытия.

«Бездомность, ожидающая такого осмысления, коренится в покинутости сущего бытием. Она признак забвения бытия»[490]. Иными словами, мы отчуждены от бытия; это незнакомо нам; мы находим его жутким (Unheimliche, что буквально означает «неуютный», поскольку в уютном доме всё знакомо и понятно). В результате мы испытываем тоску, тревогу, которую можно отличить от тревоги, направленной на то или иное существо (самолет, башню). Эта тревога направлена на бытие как таковое. Мы просто не можем заставить себя чувствовать себя в этом мире как дома. Мы бездомны в том, в чем мы безмирны. Это как зайти на коктейльную вечеринку и почувствовать себя некомфортно, как будто мы чужие, отчужденные от всех вокруг. Только в подобной тоске весь мир кажется одной большой коктейльной вечеринкой.

Но почему мы должны чувствовать себя как дома на скучной коктейльной вечеринке? Обязаны ли мы спокойно терпеть беспредметную болтовню и бессмысленные улыбки? Обычно, утверждает Хайдеггер, мы проводим нашу повседневную жизнь со «спокойной самоуверенностью». Мы поглощены привычным социальным миром и вплетены в свой габитус. Состояние не-дома, бездомности не следует понимать только как нечто отрицательное, как лишение, которого нужно избегать любой ценой. Бездомность – это, скорее, более изначальное состояние бытия, такое бытие, которое может спасти нас от того, чтобы стать жертвой бездумного нормативного поведения.

Этим объясняется большой восторг Хайдеггера по поводу замечания Новалиса: «Философия – это на самом деле тоска по дому, тяга повсюду быть дома»[491]. Хайдеггер полагает, что это очень странное определение, тем более что он уверен, что тоска по дому сегодня идет на убыль: «Разве современный городской человек, обезьяна цивилизации, не разделался давно уже не с тоской по дому?»[492] Но даже если тоска по дому всё еще существует, трудно представить, что желание быть дома (где-то или везде) может быть когда-либо удовлетворено. Таким образом, задача бездомного философа состоит в том, чтобы напомнить нам, каково это было, прежде чем мы сделали первый глоток вина из этого бокала и начали чувствовать себя комфортно, возможно даже слишком комфортно, в этом мире. Именно в таком свете нам следует читать следующую строчку из Освальда Шпенглера, которую Беньямин скопировал в своем проекте Пассажи: «Человек как цивилизованное существо, как интеллектуальный кочевник, снова целиком и полностью микрокосм, полностью бездомный, столь же свободный интеллектуально, как охотник и пастух свободны чувственно»[493].

Быть бездомным – значит жить в непотаенности. Практически всё нужно делать публично. Другие не могут не обращать на тебя внимания. Очень сложно что-либо скрыть от кого-либо, даже от самого себя, не обладая хотя бы минимальной конфиденциальностью. Даже сдерживаться становится роскошью. Но когда человек ведет жизнь открытую, почти нагую, тогда истина, которая всегда является своего рода скандалом, также кажется ближе, чем когда-либо прежде. Истина по-гречески – алетейя, что, как говорит нам Хайдеггер, означает «несокрытая»[494]. В пейзаже, построенном из абсолютной жизни, бездомные – это истина.

Глава 38. Бездомный философ