Манхэттенский проект. Теория города

Неважно, насколько читатель может быть удовлетворен описанием Нью-Йорка XX века, сделанным Беньямином, симультанность и многогранность города таковы, что люди всегда будут недоумевать, почему он не упомянул об этой фигуре или не сказал больше о том явлении, идее или чувстве. К примеру, вот идеальное место, чтобы вставить главу о минималистском движении в искусстве, особенно в скульптуре и музыке, а также в моде и дизайне. Хотя Беньямин рассматривал минимализм (как и хип-хоп) как всеобъемлющую форму жизни, присущую Нью-Йорку, он сделал лишь нескольких небрежных замечаний по этому поводу. Размышлять о его скрытых мотивах было бы нарушением одного из основных законов герменевтики. Есть, однако, некоторые вещи, относительно которых можно сделать выводы с некоторой долей уверенности.

Противоречивость замечаний Беньямина не позволяет нам с точностью определить место минимализма в его философии Нью-Йорка. В некотором смысле минималисты играют ту роль, которая отводилась сюрреалистам в его ранней философии. В связи с этим реальность больше не является чем-то, с чем можно вести борьбу. Реальность теперь обнажена, как необработанные доски пола в лофте Дональда Джадда в Сохо. Драпировка теперь – преступление. Искусство переносит зрителя в свою собственную среду. На вопросы бытия отвечает: как есть. Элементарная люминесцентная лампа под потолком рядового офиса вполне может стать одной из самых знаковых скульптур XX века. Столкновение лицом к лицу с реальностью не пугает, но и не влечет, это просто повод для ее изучения. Скуку не нужно пытаться преодолеть; куда логичнее ее повторить. В городе, где эстетика становится своего рода анестезией, где скудость опыта является культурным капиталом, быть простым – как личность, художник или произведение искусства – становится высшим достижением.

Еще один способ оценки духа минимализма – сопоставить его влияние в Нью-Йорке 1960-х и 1970-х годов с тем, как Беньямин понимал влияние ар-нуво (или югендстиля) на парижскую культуру в 1890-х и 1900-х годах. В этом случае мы могли бы сказать, что попытки имитировать правду природы через артефакты (например, знаменитые орнаменты, украшающие входы в парижское метро) уступают место художественному поиску истинной или элементарной природы самих артефактов (шрифт без засечек на табличках с названиями станций нью-йоркского метрополитена). Вдохновение скорее можно почерпнуть в хозяйственном магазине, нежели в цветочном. В результате минималистский дизайн интерьера может заставить человека «тосковать по дому, даже если он дома»[587]. Вместо того чтобы пытаться вставлять природу в оформление города, минималистское искусство помещает город обратно в город. Возможно, именно поэтому Ричард Серра почувствовал необходимость установить стальное кольцо диаметром восемь метров посреди пустынной тупиковой улицы в Бронксе. Этот кусок металла представляет открытую манифестацию того, что Карл Андре однажды назвал «браком разума и убожества»[588]. Гретель Адорно в письме Беньямину из Нью-Йорка тоже описывала сюрреалистический «контраст между самым современным и самым ветхим»[589].

Если мы сравним холст картины абстрактного экспрессионизма, в несколько слоев покрытый мазками и как бы случайно расположенных капель краски, с пустой белой комнатой, в которой нет ничего, кроме нескольких нитей шерстяной пряжи, аккуратно натянутых между полом и потолком, появляется возможность рассуждать об эстетике минимализма как о противоположности эстетике компульсивного накопительства. Аскетизм против свалки. Тем не менее Герберт и Дороти Фогель – работавшие почтальоном и библиотекарем и тратившие каждый сэкономленный цент, чтобы собрать одну из самых впечатляющих частных коллекций минималистского искусства в своей небольшой двухкомнатной квартирке в Верхнем Ист-Сайде, – вполне могут рассматриваться как барахольщики от искусства. В очередной раз Нью-Йорк сумел доказать, что разум и убожество гораздо ближе друг другу, чем было принято думать.

Каждой философии не помешал бы саундтрек, чтобы направить мысли читателя в нужное русло. Музыкальные вкусы у людей, конечно, не совпадают, но, на мой взгляд, идеальным сопровождением для Манхэттенского проекта были бы несколько произведений нью-йоркского композитора-минималиста Стива Райха. Тем не менее нам не стоит надеяться, что минималистское искусство сможет раскрыть нам то, что пытается, но не может сказать философия Беньямина. Формулировка Сола Левитта не оставляет места для сомнений: «Философия произведения скрыта в самом произведении и не является иллюстрацией какой-либо системы философии»[590]. Это верно для любого произведения искусства, но особенно для минимализма, в котором поверхность фетишизируется даже больше, чем у Уорхола. Фрэнк Стелла поясняет: «Там есть только то, что можно увидеть. Вы можете видеть идею целиком и без какой-либо путаницы. Вы видите то, что вы видите»[591]. И слышите то, что слышите.