Манхэттенский проект. Теория города

В заметках Беньямина, посвященных урбанистической революции, есть кое-что еще более радикальное, чем эта плюралистическая утопия, нечто, что вполне может быть самым взрывоопасным политическим подтекстом Манхэттенского проекта в целом. Как мы знаем, для Маркса промышленная революция XIX века была мощным сигналом к пробуждению. Он понял, что многообещающий экономический рост скрывает бесконечное человеческое падение. Фабричные рабочие, производившие множество дешевых товаров, эксплуатировались своими хозяевами, которые богатели до неприличия, в то время как их работники оставались в тисках ужасающей бедности. Рабочие справедливо чувствовали себя несправедливо лишенными власти. Они знали, что если будут требовать более высокой платы или лучших условий работы, взамен получат лишь пинок под зад. Если смотреть на них невооруженным глазом, рабочие наверняка выглядели как случайная кучка несчастных неудачников. Достижение Маркса заключалось в том, что он разработал оптику «классового сознания»[220], как его назовут позже, пару очков, надев которые рабочие могли оглядеться вокруг и понять, что на самом деле они являются гордыми членами единого мощного класса, состоящего из всех рабочих всего мира, где бы они ни находились. Этот класс был настолько велик и своим трудом производил столько богатств, что потенциально был способен править этим миром.

В том же едва замаскированном ключе Беньямин развивает аргумент, который является одновременно и почтительным оммажем Марксу, и, возможно, критикой его теории. Это звучит примерно так: хотя городские жители становятся подавляющим большинством во всё большем количестве стран мира, им всё еще не хватает того, что Беньямин называет городским сознанием. Прежде чем они идентифицируют себя как представителей низшего, среднего или высшего класса, прежде чем они увидят себя принадлежащими к левым или правым, прежде чем они станут играть роль патриотов, считая себя принадлежащими той или иной нации, жителям города не повредит быть немного более метриотами. Не отрицая своих различий, горожане должны осознать, что их главная привязанность – к городу, что их истинная солидарность – друг с другом, что все они участвуют в одном и том же проекте.

Видеть себя принадлежащими городу – значит осознавать, что мы являемся частью глобального, а не только локального, городского феномена. Если настоящая революция происходит в городах, то именно люди, борющиеся в городах, а не трудящиеся на фабриках сыграли – и будут играть еще долгие годы – доминирующую роль в формировании модерности. Конечно, никто не станет отрицать, что практически вся власть в мире уже сосредоточена в крупных мегаполисах. Проблема в том, что горожане не считаются силой, проистекающей из того, что они горожане. Обычно их считают влиятельными только постольку, поскольку они играют роль в деятельности определенных корпораций или правительств. Но эти секторы – и частный и общественный – напоминают Беньямину анекдот о двух мышах, бегущих рядом со слоном, когда одна мышь говорит другой: «Эй, посмотри, сколько пыли мы поднимаем».

На протяжении более чем двух столетий объединенные силы современной экономики (преимущественно капитализма) и современной политики (преимущественно национального государства) предпочитали игнорировать этого слона, находящегося в комнате. Но когда этого городского монстра уже невозможно было игнорировать, они решили, что смогут его приручить. Когда эта стратегия оказалась провальной, политические левиафаны и экономические гиганты начали заявлять, что город был их собственным великим изобретением и является их самым ценным достоянием. Но все эти суверены, президенты и члены советов директоров не представляют себе того, что город – это не слон в посудной лавке, а троянский конь, терпеливо ожидающий наступления ночи.

Глава 18. Гипотезы о современных городах

Позвольте мне попытаться сформулировать основные идеи Беньямина об урбанистической революции с помощью одиннадцати гипотез.