Манхэттенский проект. Теория города

В популярной культуре философия часто изображается как деятельность, ведущаяся в уединении, в отдаленных уголках нетронутой природы, вроде хижины на скале с видом на фьорды, поляны посреди леса, пещеры на склоне горы или, в наши дни, в кресле-качалке на крыльце коттеджа старинного университетского кампуса. Безусловно, некоторые центральные фигуры западной философской традиции несут ответственность за рекламу этого духа уединения в своих работах и его практическое применение в своей жизни. Но даже самое поверхностное знакомство с интеллектуальной историей показывает, что город является необходимым условием возможности заниматься теоретической работой, которую затем можно продолжать вести в других, менее беспокойных местах.

Вероятно, в этом контексте достаточно упомянуть об исключительной важности Афин для зарождения античной философии с Сократом, Платоном и Аристотелем; или то, как современная философия зародилась в Лондоне Бэкона, Париже Декарта и Амстердаме Спинозы. В этом свете само выражение «урбанистическая философия» оказывается обманчивым. Философия уже всегда насквозь урбанистична. Она не может быть иной. И наоборот: возможно, города стоит рассматривать не только как экономические и политические сущности, но и как сущности глубоко философские.

В неожиданном реверансе Мартину Хайдеггеру Беньямин утверждает, что наша мысль не может не быть выброшенной в мир. Но этот мир, этот космос, в котором мы находимся и от которого мы никогда не можем отделить себя, пока живы, – не есть какая-то обширная и абстрактная вселенная. Это всегда уже космополис, мир-город. Итак, если Хайдеггер говорит о человеке как о бытии-в-мире, то Беньямин трактует человеческое мышление как мышление-в-городе, в полисе, в том, что Арендт называет «пространством для политики»[238].

То, что этот подход не чужд философской традиции, а непосредственно исходит из нее, лучше всего выражено в Федре, где главный герой упрекает Сократа в том, что он не смог исследовать мир за стенами Афин. Вместо вежливого ответа отец философии огрызается: «местности и деревья ничему не хотят меня научить, не то что люди в городе»[239]. Это один из способов понять причину ожесточенного спора между древними философами и софистами, чей «главный грех заключался в том, что они утверждали, что могут преподать за несколько коротких платных уроков то, на что эллинскому городу со всеми его институтами кооперации, требовалась на самом деле целая жизнь»[240]. Такой город, как Нью-Йорк, например, не нуждается в настоящем Сократе; это само по себе очень эффективное сократовское устройство, безжалостная ироничная машина, настроенная на то, чтобы лишить людей их чувства уверенности и собственной важности.

Глава 20. Самоуправление

Равномерное распределение жителей по всей территории – мечта каждого государства. К ужасу тех, кто хочет контролировать население, мы, люди модерна, склонны сопротивляться множеству соблазнов сельской жизни ради кажущегося иррациональным решения скапливаться в маленьких квартирках в центрах больших городов. Причина перемещения из деревни в город не является, как обычно полагают, исключительно экономической. Беньямин считает, что урбанистическая революция в равной степени оказывается подлинным политическим движением. Город – это гораздо больше, чем случайный набор вакансий. Концентрация людей в столичных центрах медленно, но верно перекраивает всю паутину властных отношений современной жизни.

В конце 1960-х годов Аллен Гинзберг направил открытое письмо Роберту Макнамаре, министру обороны США и архитектору войны во Вьетнаме. В одном пассаже Гинзберг описывает ситуацию в следующих терминах: «Итак, у нас есть две формы существования – обе братские в своем стремлении к жизни, каждая в ловушке воображения собственной „реальности“, обе в отдельных вселенных ментальной подозрительности»[241]. Беньямин использует эту цитату как яркую манифестацию борьбы между городской и деревенской жизнью, хотя под деревней он имеет в виду не сельскую местность, а родину. Поскольку наш Беньямин – в прошлом травмированный двумя мировыми войнами, ныне циничный наблюдатель за холодной войной и попутчик движения за гражданские права – почти не сомневается, что представление о том, будто государством движет подлинное «стремление к жизни», – это наивная, несостоятельная фантазия.