Манхэттенский проект. Теория города

Но ни сам Мелвилл, автор из плоти и крови, ни город, где он родился и умер, не являются искусственными, выдуманными конструкциями. И так же как настоящий кит – это не просто кит, а единственный кит, имеющий имя и даже личность, Нью-Йорк – это не просто некая абстракция, взаимозаменяемая с любым другим городом. В то время как в XIX и ХХ веках общее мнение заключалось в том, что обезличенное и неуправляемое урбанистическое чудовище нужно каким-то образом остановить, Мелвилл использует Моби Дика в качестве зашифрованного контраргумента. Он утверждает, что на самом деле реальную угрозу представляет собой республика/«Пекод» под руководством своего суверена/Ахава. Это угроза не только городу/киту, но и безопасности и благополучию как всех его жителей/матросов, так и всех тех, кто посмел встать у него на пути. Тем не менее город переживет государство, как в конце романа кит пережил и корабль, и всех, кто был на борту, кроме Измаила, который остался в живых, чтобы рассказать эту поучительную историю.

Моби Дик учит нас простой исторической истине с удивительно счастливым концом. Все империи и тираны, какими бы могущественными и злыми они ни были, в конце концов угасают. Города, по какой-то причине, чаще всего просто переживают их. Вероятно, нет лучшего примера, чем родной город Беньямина. Берлин, который легко мог бы стать столицей XX века, останется в памяти как его жертва. Но только представьте себе призрак Беньямина сегодня, в XXI веке, прогуливающийся вместе с туристами от Потсдамской площади к Бранденбургским воротам, где когда-то была стена, минуя по пути невзрачную автостоянку, под которой похоронен бункер Гитлера, пересекая Ханна-Арендт-штрассе и направляясь к бетонным плитам мемориала Холокоста (которые большинство почему-то считают надгробными памятниками, хотя Беньямин, вероятно, заметил бы их сходство с видом Манхэттена с высоты птичьего полета). Затем, повернув налево, они блуждали бы по извилистым тропинкам Тиргартена, вышли бы из него к зоопарку и наконец попали на знакомые улицы Шарлоттенбурга, района его детства. «Драма сыграна»[254], как написал Мелвилл в эпилоге своего романа.

Вторая интерпретация Моби Дика содержится в единственном вопросе, записанном на последней из страниц, посвященных роману Мелвилла. Что, если, задается вопросом Беньямин, «Пекод» – это современная версия Ноева ковчега, а Нью-Йорк – современное воплощение библейского города-убежища? Я могу быть здесь совершенно не прав, но, кажется, эта идея коренится в гностическом взгляде на историю, согласно которому мир, в котором мы живем, постоянно существует в состоянии потопа. Но при этом всегда есть ковчеги, которые могут нас спасти. Большие города функционируют как такие ковчеги. Иными словами, искупление – это событие не во времени, а в пространстве. Но это, конечно же, не просто точка на географической карте. По словам самого Мелвилла, «на карте этот остров не обозначен – настоящие места никогда не отмечаются на картах»[255].

История – это бесконечный океан, и не стоит ждать земли на горизонте. Единственный способ спастись – подняться на борт одного из кораблей, дрейфующих в его текучей бесконечности. Когда исключение становится правилом, когда катастрофа вовсе не событие, а бытовая проблема, когда мир существует в состоянии «окаменевшего беспокойства», когда апокалипсис не позади и не впереди нас, а вокруг и никогда не кончается (и, таким образом, обычно не замечается или, по крайней мере, терпим), всё же можно создать место, которое будет функционировать как исключение из исключения. Такой город, как Нью-Йорк, является таким местом. Беньямин называет это «недвижимость чрезвычайного [или исключительного – Примеч. пер.] положения»[256], хотя «город-исключение» звучит лучше. Это не так уж далеко от того, что Гегель называет концом истории, но гораздо ближе к тому, что можно было бы назвать концом географии.