Манхэттенский проект. Теория города

Для Аристотеля этот анекдот призван показать, что всё в природе может вызывать удивление, даже наименее развитые формы жизни. Другая интерпретация жеста Гераклита состоит в том, что он стирает порог между внутренним и внешним, между ойкосом и полисом. Философия, говорит он своим посетителям, присутствует не только на агоре, но и у горящей печи. Вспомним в этом контексте, что современная философия начинается с того, что Декарт, одетый в ночную рубашку, приглашает читателей своих Размышлений к себе домой. Он тоже сидит у камина и размышляет, не сон ли это.

В то время как Фалес считал, что Вселенная состоит из воды, Гераклит был убежден, что она состоит из огня. Эта идея, вероятно, была связана с тем фактом, что очаг имел для греков особое значение. В центре каждого их города строилась публичная печь (а не резервуар для воды), в которой постоянно поддерживали огонь. Они также считали очаг священным центром каждого дома.

У очага была своя богиня, Гестия, сестра Зевса. Она считалась защитницей дома и, соответственно, покровительницей хозяйства (oikonomia обозначала для греков, как зачастую и для Беньямина, всё, что касалось дома). Согласно мифологии, Гестия уступила Дионису свое место в собрании двенадцати олимпийских богов, предположительно, чтобы избежать конфликта. Эта деталь отражает гиперполитическое общественное мышление греков, склонное принижать значение дома, того дома, который Гестия не хотела покидать. Когда боги последовали за Зевсом на Олимп, она была единственной, решившей остаться с людьми. Таким образом, Гестия редко упоминается в текстах древних греков и лишь скудно представлена в их сохранившихся артефактах.

Но греки не могли просто так отпустить богиню, которая давала стабильность самим их домам и городам. По этой причине она по-прежнему получала первую часть каждой жертвы и ее часто призывали первой в молитвах и клятвах. Опираясь на научную работу Жан-Пьера Вернана, Беньямин утверждает, что Гестия даже появляется в эпизодической роли в конце Государства Платона, где она замаскирована под богиню Необходимости. Там она изображена на троне в центре Вселенной посреди вертикального столба света, держащей на коленях веретено, «движение которого управляет вращением всех небесных сфер»[297]. Сама она может быть неподвижна, но она есть принцип движения всего вокруг себя. Эта двойственность присутствует в самом имени Гестии, которое, как объясняет Платон в другом месте, происходит не только от ousia, «неизменная и постоянная сущность», но также и от osia, «импульс движения»[298]. Короче говоря, Гестия представляет то, что Аристотель позже назовет неподвижным двигателем.

Принимая во внимание эту богатую классическую традицию, Беньямин задается вопросом, каким образом политическая мысль стала неотъемлемой частью западной философии, в то время как серьезная экономическая мысль почти всегда оттесняется на ее обочину. По сей день материальные соображения обычно считаются недостойными философского святилища. Даже Маркс, который высмеивал эту интеллектуальную предвзятость лучше, чем любой другой великий философ, однажды признался в письме Энгельсу, что его раздражает длительное исследовательское копание во всем этом ökonomische Scheiße («экономическом дерьме»)[299]. Он хочет закончить с ним за пять недель, написал он. На это у него ушло еще тридцать лет.

Собственная философия экономики Беньямина начинается с краткого размышления о том, что называется «экономикой философии». Он утверждает, что даже самая абстрактная философия и есть именно это: своего рода работа, труд, даже нудный и тяжелый труд. Дело не столько во вдохновенных хороших идеях, сколько в приобретенных хороших навыках. Глубокая философская мысль должна тщательно управляться, направляться и организовываться. Экономика хорошего аргумента определяет, будет ли он процветать или разорится. Понятия и идеи необходимо неоднократно упорядочивать и переупорядочивать, счищать с них пыль и полировать. Философы, по сути, домохозяйки, хотя они редко признают эту унизительную для них истину. Витгенштейн, впрочем, сделал это, по крайней мере, когда сравнил свой метод с «уборкой комнаты, когда вам приходится передвигать один и тот же предмет несколько раз, прежде чем вы сможете привести комнату в порядок»[300].

Миф о Сизифе – это миф о философе, а поиски лучшей жизни начинаются на кухне: «Счастье, – пишет Беньямин в проекте Пассажи, – имеет свои рецепты, как и любой пудинг. Оно получается путем точного дозирования различных ингредиентов. Возникает как результат»[301]. Это приводит к тому, что всякая жизнеспособная экономика, в том числе и истинная философия, не может иметь конца. Нельзя сказать, что это непрактичное занятие. «Мой отец, – признавался Витгенштейн, – был бизнесменом, и я тоже бизнесмен: я хочу, чтобы моя философия была деловой, чтобы что-то было сделано, что-то урегулировано»[302].