Манхэттенский проект. Теория города

Представьте прагматический метод как городскую улицу, на которую выходят двери множества старых и новых домов, жилых и муниципальных зданий, небольших магазинов и крупных универмагов, изысканных ресторанов и захудалых баров. Подобно улице и городу в целом, прагматики, как правило, «всецело доброжелательны»[335] к этим разным предприятиям, несопоставимым видам деятельности и разнообразному использованию помещений. Подобно предпринимателям, они готовы браться за что угодно, использовать различные возможности, не упуская из виду прибыль (необязательно денежную), которую можно получить, выбрав тот или иной путь. Но это не утилитаризм. Это этика. Ее основное предположение состоит в том, что другие люди – это реальность, а не ад.

Следовательно, прагматическая жизнь является полной противоположностью мономаниакального существования, подобного целеустремленности Ахава из Моби Дика. А прагматичный город – полная противоположность универсуму. Скорее, он ближе к тому, что Джеймс называет «плюраверсум»[336]. Во время своего визита в Нью-Йорк Жан-Поль Сартр писал: «Нигде сильнее, чем здесь, вы не сможете почувствовать одновременность человеческих жизней»[337]. Беньямин делает еще один шаг вперед, называя одновременность «основой нового стиля жизни»[338]. Но в той мере, в какой этот одновременный опыт множественных жизней в Нью-Йорке должен был повлиять на видение первых прагматиков, Луи Менанд утверждает в Метафизическом клубе, что ужасный опыт Гражданской войны в США показал этим мыслителям ясную картину того, чего они пытались избежать. Основная проблема с абстрактными метафизическими убеждениями или непоколебимыми абсолютными истинами, с фиксацией на определенных принципах или идеалах, не обязательно в том, что они ошибочны или даже бессмысленны, но в том, что они просто опасны. В конце туннельного зрения нет света.

С тех пор как травмирующий опыт промышленной революции привел в действие аргументы Капитала, аналогичная идеологическая лихорадка влияет на наш подход к экономике. Дьюи вслед за Марксом признает, что материальные средства определяют наши человеческие цели. Тем не менее он не присоединяется к тем, кто оттесняет «промышленность и ее материальную фазу в область, далекую от человеческих ценностей»[339]. Он чувствует, что существует тайный союз между теми, кто дистанцируется от бесчеловечного экономического поля ради сохранения личного достоинства, и теми, кто использует экономический порядок для корыстной денежной наживы. Поэтому он избегает этого удобного разделения политики и экономики, демократии и промышленности, этики и бизнеса. Вместо этого он очерчивает более транспарентный союз между публичной и частной сферами, который пытается обойти ловушки жестокого индивидуалистического капитализма и безжалостного коллективистского этатизма. По этой причине Беньямин коронует Дьюи титулом тайного философа-короля экополиса.

Можно развивать эту мысль и дальше, но суть в том, что никто на самом деле не знает, ни что нужно делать, ни что правильно, верно или хорошо. Те, кто утверждает обратное, просто пытаются подчинить реальность воле своего произвольного толкования. Мы все занимаемся стрельбой в темноту, а это значит, что обычно мы, сами того не зная, целимся друг в друга. Некоторые из нас по чистой случайности попадают в невидимую цель. То, что заботит прагматика, – это не те редкие проблески (или случайности) так называемых великих (или привилегированных) людей, которые оставляют после себя так называемое бессмертное (или гегемонистское) наследие. Вместо этого цель прагматика состоит в том, чтобы найти способы усилить, увеличить и, что наиболее важно, усложнить условия, при которых большее количество людей, и разных людей, принимают участие в этом гигантском человеческом эксперименте.

А это именно то, что такой город, как Нью-Йорк, способен делать лучше всего. Эпиграф Джекобс к Смерти и жизни великих американских городов, который она заимствовала у Холмса, говорит именно об этом: «Главная ценность цивилизации в том, что она делает средства к жизни более сложными, что она требует уже не простых и разобщенных, а очень больших и совместных интеллектуальных усилий». Это желательно, утверждает Холмс, потому что «более сложные и напряженные интеллектуальные усилия означают более полную, более яркую жизнь. Они означают, что жизни становится больше. Жизнь самоценна, и стоит ли она того, чтобы ее прожить, определяется одним – достаточно ли ее у вас»[340].

Глава 28. Город Джекобс