Манхэттенский проект. Теория города

Для тех, кто предпочитает видеть всё красиво спланированным и решенным раз и навсегда, хаотические перемены и органические потоки больших городов могут казаться очень раздражающими. «За их нынешнюю пустоту ответственно то, – пишет Льюис Мамфорд в снисходительной рецензии на ее „Смерть и жизнь“, – что миссис Джекобс игнорирует: нарастающая патология самого способа жизни в большом мегаполисе, патология, которая прямо пропорциональна его разрастанию, его бесцельному материализму, его скученности и его бессмысленному беспорядку – тем самым факторам, которые она так яростно защищает как признаки урбанистической витальности»[347].

Беньямин был большим поклонником унылого урбанистического взгляда Мамфорда, пока не испытал просветление, прочитав первую книгу Джекобс. «У меня были сомнения насчет него, – вспоминала Джекобс о Мамфорде в одном из поздних интервью, – потому что мы однажды вместе ехали в город на машине. И я наблюдала, как он вел себя, как только мы пересекли границы города. Он оживленно беседовал и был таким приятным, но как только мы въехали в город, он сделался угрюмым, замкнутым и очень расстроенным. И это было так ясно, так очевидно, что он просто ненавидел город, ненавидел находиться в нем. И я подумала, знаете, это и есть самое интересное!»[348]

Но здесь кроется одна ловушка. Проблемой, вытекающей из этого подхода Джекобс, прямым результатом ее взгляда на города, является сегодняшний рост количества джентрифицированных кварталов с их милыми маленькими бутиками, атмосферными ресторанчиками и дорогими семейными магазинами. «Подобно тому как природа залечивает нанесенные ей раны, покрывая стены старых замков зеленью, – пишет Беньямин, думая о Париже, – так и здесь поселилась суетливая буржуазия, обвила всё своими ростками и успокоила хаос метрополиса»[349]. Вместо того чтобы служить убежищем для обычных людей (как надеялась Джекобс), джентрифицированные районы один за другим превращаются в эксклюзивные адреса роскошной жизни.

В руках сообразительных риелторов жаргон аутентичности становится маркетинговой уловкой, превращающей всё больше и больше районов города в чистый фетиш (достаточно одних названий, чтобы вызвать их дух: Гринвич-Виллидж, Сохо, Вильямсбург). Непреодолимое притяжение этих районов на самом деле несет в себе их погибель. Этим можно объяснить и то, как скромный дом Джекобс на Хадсон-стрит, 555, в Вест-Виллидж, где она вырастила троих детей и написала до 1968 года две свои книги, превратился в многомиллионный актив, в настоящее время занятый магазином единственных в своем роде произведений уникальной ручной работы – керамических кружек по пятьдесят баксов за штуку. Оказалось, что в последние годы своей жизни, в начале XXI века, у Джекобс просто не было физической возможности, она просто не могла позволить себе жить в том самом районе, который она сама помогла превратить в драгоценный камень.

Джекобс знала, что бороться с джентрификацией практически бесполезно, но и горевать по старому доброму району, день за днем исчезающему с лица города, она не собиралась. Нью-Йорк в любом случае всегда находится в процессе исчезновения. Как только открывается первый эспрессо-бар, можно собирать вещи и начинать отступление к следующему новому городскому рубежу, хотя эта стратегия, похоже, только продлевает существование проблемы, а не решает ее. По мере того как бережливое развитие уступает место застойному богатству, даже те, кто еще каким-то образом может позволить себе жить по соседству, склонны находить его отупляющим. «Когда место становится скучным, – пошутила Джекобс незадолго до смерти, – его покидают даже богатые»[350].

В XX веке по отношению к такому городу, как Нью-Йорк, было модным вздыхать о его упадке. Сегодня модно вздыхать о его восстановлении. Ни то ни другое не помогает нам хотя бы начать подходить к пониманию того, как на самом деле работают города. Для этого нужно менее поверхностное отношение к идеям Джекобс. Мы должны подняться от микроуровня соседнего квартала, чтобы сначала увидеть город в целом, а затем еще сильнее уменьшить масштаб, чтобы, охватив взглядом всю картину, увидеть его место в общей экономической системе.

Эти действия, которые становятся возможными благодаря двум книгам, последовавшим за Смертью и жизнью, позволили Беньямину отказаться наконец от готовых экономических теорий, которые слишком часто являются линзами, через которые мы наблюдаем, как работают города. Вместо того чтобы исследовать материальные условия урбанистического развития, Джекобс посвящает свои работы урбанистическим условиям любых возможных вариантов материального развития. Продолжая с того места, на котором остановились Смит и Маркс, ее идеи знаменуют не что иное, как смену парадигмы в области экономики.

Глава 29. Новые труды и города