Манхэттенский проект. Теория города

Как и Осман, Мозес столкнулся с метрополисом, который казался неуправляемым. И Париж, и Нью-Йорк воспринимались как лабиринты, ориентироваться в которых умели только самые опытные местные жители. Вместо того чтобы добавлять новые постройки в городскую какофонию, двое мужчин предпочитали заниматься конструктивным разрушением, считая себя «художниками разрушения»[372]. Они полагали, что, расчищая стратегические тупики его лабиринтов, они делают город менее изолированным, менее грязным, менее сопротивляющимся и более дышащим, управляемым и открытым для внешних сил.

Точки приложения их усилий могли быть несовпадающими, но негласные установки Османа и Мозеса кажутся очень похожими. С одной стороны, необходимо перестроить город таким образом, чтобы его радикальный, публичный характер (описанный Арендт) больше не представлял политической угрозы для государства, чтобы он стал в дальнейшем неотъемлемой интегральной частью растущего государственного господства. С другой стороны, предпринимается попытка распутать узлы городской экономики (как ее описывает Джекобс), чтобы она могла подчиняться совершенно иной логике – державной экономики.

Точно так же как широкие бульвары Османа были спроектированы так, чтобы сделать невозможным перегородить их баррикадами – в эпоху, израненную революциями и гражданскими войнами, – большинство проектов Мозеса, реализованных в эпоху расцвета пригородов и крупномасштабной промышленной экспансии, были задуманы для того, чтобы упорядочить или проредить городские толпы, которые в противном случае забивали бы улицы неэффективно хаотичного города. Путем вивисекции кварталов, населенных классами от низшего до среднего (тех самых районов, которые, по мнению Джекобс, должны спасать в первую очередь), оба перестроили современный город как упорядоченное пространство, ориентированное на роскошную жизнь, демонстративное потребление и международную торговлю, которые и стоят сегодня в центре привычного нам урбанистического ощущения. Конечно, бедняки и рабочий класс не были полностью стерты с лица города. Вместо этого они постепенно скапливаются в замкнутых гетто жилых многоквартирных домов (которые Мамфорд превозносил как «Версаль для миллионов»[373]), где их концентрация гораздо менее разрушительна или, по крайней мере, они сами менее заметны на этой картине эпохи позднего капитализма.

Важно отметить, что Осман желал лишь того, за что Мозесу не приходилось бороться: чтобы парижский бульвар был таким же широким и прямым, как стандартная нью-йоркская авеню. Тем не менее сходство результатов как османизации Парижа, так и мозесизации Нью-Йорка заключается в том, что относительно небольшие, органичные районы, из которых состояли оба города, должны были отказаться от собственного лица и образа жизни. Они стали составляющей отчасти искусственного и бесчеловечного современного мегаполиса, где чувствовать себя как дома гораздо сложнее. Беньямин воспроизводит в Пассажах поэтические строки, стенающее об османизации Парижа, однако их легко принять за критику мозесизации Нью-Йорка: «Ты доживешь, чтобы увидеть, как город становится пустынным и унылым. Слава твоя в глазах будущих археологов будет велика, но последние дни твои будут горьки и печальны ‹…› И сердце города медленно замерзнет ‹…› И одиночество, истомная пустынная богиня, прибудет и осядет в этой новой империи»[374].

Деятельность Мозеса важна не только потому, что ему удалось сделать, но главным образом потому, как он это сделал. Пройдя через множество ключевых должностей в каждом важном звене сложного государственного аппарата Нью-Йорка, Мозес, начинавший свою карьеру в качестве перспективного государственного служащего, с годами превратился в мастера-манипулятора, блестяще умевшего склонить практически кого угодно в органах политической и экономической власти к исполнению своей воли. И он проделывал всё это, даже не занимая при этом никакой выборной государственной должности. В конечном счете он добился того, что не только мэр города и губернатор штата безропотно подписывали любые его проекты, но даже президент Рузвельт был вынужден отказаться от своих попыток убрать Мозеса с занимаемой им позиции.