Манхэттенский проект. Теория города

Настоящая книга ставит целью попытаться объединить многочисленные разрозненные и туманные идеи Беньямина в лаконичные осмысленные аргументы. Такой подход естественным образом приводит к примитивизации исходного текста во многих моментах. Далее следует несколько заметок, которые я сделал, пытаясь по ходу чтения Манхэттенского проекта систематизировать его идеи по вопросам экономики. Мне не совсем ясно, как извлечь из них рациональное понимание, но, возможно, кто-то другой сможет это сделать.

Сравнительное прочтение работ Джекобс и Арендт обнаруживает много поразительного сходства. Но еще более поразительным является комментарий, сделанный их общим другом, редактором Джейсоном Эпштейном, который считает, что пути этих замечательных женщин, живших и работавших в середине XX века на Манхэттене, вероятно, никогда не пересекались: «Ханна была частью светской тусовки, которая не могла заинтересовать Джейн. Ханна была интеллектуалкой. Джейн была самоучкой. Ханна была модницей. Джейн было всё равно, что на ней надето. Возможно, они были родственными душами, но жили в разных мирах. Я не могу представить себе живой диалог между ними»[385]. И всё же этот воображаемый диалог служит центральной темой работы Беньямина.

Опыт поколения Беньямина, как он резюмировал в Пассажах, заключался в том, «что капитализм не умрет естественной смертью»[386]. С тех пор каждое следующее поколение приходило к выводу, что капитализм не умрет и неестественной смертью.

Один из фундаментальных экономических уроков, которые можно извлечь из Нью-Йорка XX века, можно преподать с помощью короткого эпизода из Костров амбиций. Представьте, что вы являетесь счастливым обладателем котла (из тех, что стоят в Нью-Йорке в котельной и отапливают целый дом). Если вы не умеете им управлять и «не способны регулировать давление пара», то ваше имущество совершенно ничего не стоит. «Вы вообразили, что капитал – это собственность. Но вы ошибаетесь. Капитал – это не владение, а контроль. Власть»[387]. В конце 1970-х вы могли быть владельцем целого многоквартирного дома в Нижнем Ист-Сайде, но, поскольку бóльшая часть этого района была опасной территорией, куда не рисковала заходить даже полиция, часто было выгоднее сжечь свое имущество ради страховых выплат, чем пытаться собирать арендную плату. Как только район стал более безопасным, как только давление пара было взято под контроль, район превратился в золотое дно в сфере недвижимости. Короче говоря, контроль – одно из лучших вложений капитала, которое только можно себе представить. Иными словами, риторический вопрос звучит так: «Что все эти белокаменные фасады Пятой авеню, все эти мраморные вестибюли, кожаные недра библиотек, баснословные богатства всей Уолл-стрит в сравнении с моей властью над вашими судьбами, в сравнении с вашей беспомощностью перед лицом Власти?»[388]

«Взгляните на тех людей, которые живут в непосредственной близости от римской церкви, главы нашей религии, и вы увидите, что среди них меньше религии, чем где-либо еще»[389]. Наблюдение Макиавелли имеет смысл не только в религиозной сфере, но и в экономической. Нью-Йорк, столица капитализма, – это глаз бури, где погода обычно бывает устрашающе спокойной.

Каким-то образом Беньямину удалось получить доступ к аудиопленкам с записями лекций Фуко 1979 года в Коллеж де Франс. Он пространно и одобрительно цитирует их, особенно те разделы, где Фуко пытается показать, как homo economicus становится той фигурой модернизма, которая бросает вызов логике государственного суверенитета. Экономический человек может сделать это не потому, что он говорит государству: «Слушай, я имею права, некоторые из них я вверил тебе, а других ты не должен касаться». Это то, что обычно утверждает homo juridicus. Homo economicus объясняет суверенному государству другое: «Ты не должен трогать меня, просто что ты не можешь. Ты не можешь в смысле „ты бессилен“, а почему ты бессилен, почему ты не можешь? Ты не можешь, потому что ты не знаешь, что происходит в сфере экономики»[390]. Другими словами, не может существовать экономического суверена. Невидимая рука есть опровержение, дисквалификация государства и его суверенитета. Политическая экономия – это острая критика государственного разума.

В опубликованной посмертно последней своей статье Эбботт Джозеф Либлинг близок к тому, чтобы подвести итог своим взглядам на Нью-Йорк в одном предложении: «За каждым из этих окон бодрствует человек, замышляющий завладеть чужими деньгами»[391].