Манхэттенский проект. Теория города

«Как можно провести онтологическое различие между „снаружи“ и „внутри“? – спрашивает Э. Л. Доктороу в своей книге, художественном пересказе реальной истории Кольеров. – На основании того, что остаешься сухим, когда идет дождь? Что тебе тепло, когда стоит мороз? В конце концов, о наличии крыши над головой можно сказать то, что философски это лишено смысла. Внутри – это снаружи, а снаружи – это внутри. Назови это неотвратимым миром Божьим»[435]. В романе Доктороу накопительство кажется не столько признаком слабости, сколько проявлением радикальной силы. Накопитель – единственный, кто способен пригласить весь мир внутрь, кто недвижим страхом, который заставляет большинство из нас защищать священное внутри от нечестивой грязи, лежащей снаружи. Для накопителя внутренняя часть дома больше не то пространство, куда можно сбежать от сурового внешнего мира, а место, в котором приветствуются все низшие формы мира с девизом, противоречащим знаменитому: «Мой дом – моя крепость». Если бы святой Франциск Ассизский был жив сегодня, он не избавился бы от всего своего земного имущества. Он предпочел бы, подобно накопителю, не отпускать от себя или не конфисковать у себя – ничего.

Теперь становится яснее один из величайших парадоксов, лежащих в основе либерализма. В качестве примера подумайте о действиях, которые мы лично предпринимаем или собираемся предпринять, чтобы помочь бездомным. Нам вряд ли придет в голову пригласить кого-нибудь из них к себе на ужин. Либеральная доброжелательность обычно заканчивается на нашем пороге. Дьюи критикует эту тенденцию, вторя Вольтеру: «Каждому из нас необходимо возделывать свой собственный сад. Но вокруг этого сада нет забора: это непрочерченная линия. Наш сад – это мир»[436]. Можно ли использовать исключительное гостеприимство накопителя по отношению к вещам в качестве базовой модели для нового вида гостеприимства, предназначенного для людей? Это не так уж фантастично, как кажется. Представьте себе, что Нью-Йорк – это один большой особняк Кольеров, а все его обитатели – не более чем одноразовый человеческий мусор. Новый Колосс[437] Эммы Лазарус может быть прочитан как мольба накопителя: «А мне отдайте ваших несчастных, ваших бедняков, ваши задавленные массы, мечтающие дышать свободно, жалкий мусор ваших изобильных берегов»[438].

Глава 34. Джанк

Возможно, во время одной из своих последних долгих пешеходных прогулок по городу Беньямин очутился в Алфабет-Сити, районе Нижнего Ист-Сайда, который в середине 1980-х, со встречавшимися тут и там пустыми глазницами сгоревших зданий и звуками спорадической стрельбы, больше походил на зону боевых действий, чем на жилой район. Было, конечно, чудом, что никто не удосужился ограбить этого неряшливого старика. Но жизнерадостные дилеры, тусующиеся на каждом углу, конечно, неоднократно предлагали ему любую мыслимую дурь. В то время люди любили шутить, что зашедшие на авеню Эй были Авантюристами; те, кто добрался до Би, были Бравыми ребятами; прошедшие весь путь до Си заслужили право зваться Сумасшедшими; а те, кто отважился дойти до авеню Ди, просто Дохлые. На углу авеню Си и Восьмой Беньямин, к своему удовольствию, заметил граффити на брандмауэре дома, захваченного сквоттерами. Он гласил: «Опиум – религия народа»[439]. Вернувшись в свою квартиру, он использовал этот очевидный каламбур в качестве эпиграфа к разделу Манхэттенского проекта под названием Внизу и вовне, который я проанализирую далее.

Между 1927 и 1934 годом Беньямин вел подробные протоколы своего длительного эксперимента по курению гашиша. Некоторые из этих заметок даже попали на страницы Пассажей. В других текстах, написанных в тот же период, когда он находился под влиянием наркотика, иногда кажется, что его наркотические приключения и влияние сюрреализма сливаются воедино. Известно, что он ссылался на оба этих опыта как на «мирские озарения»[440]. Для него это были основные примеры тех моментов, когда озарение вызывается встречей с обыденностью, а не с сакральным, становится результатом переживаний, укорененных в материальных, а не в духовных условиях. Они составляют в некотором смысле нерелигиозную религию.