Маоизм или марксизм?

Мао Цзэ-дун широко использует в своих построениях открыто враждебные марксизму-ленинизму течения. В пору, когда формировались его взгляды, в Китае имели большое распространение различного рода анархистские теории. Они оказали на Мао весьма существенное влияние, как это явствует из прежних и нынешних его работ. Затем надо указать и на такой источник, как троцкизм, откуда маоисты постоянно черпают антиленинские идеи в борьбе против КПСС и других коммунистических партий. Когда читаешь о «победе над империализмом путем развертывания гражданской войны в мировом масштабе», о «скачках», о «военизации труда» при переходе к социализму, о «буржуазном перерождении СССР» и т. п., нетрудно узнать троцкизм в самом неприкрытом виде.

Сопоставления многих высказываний Мао Цзэ-дуна с идеями и установками эсеров, вероятно, могли бы дать немалую пищу для размышлений о мелкобуржуазных корнях маоизма. Вспомните, например, такие характерные для эсеров теории о «героях и толпе», о главенствующей роли крестьянства в народной культуре и революционном движении или их примитивные рассуждения о капитализме, непонимание роли пролетариата как решающей революционной силы и многие другие. Конечно, в этом, как и в иных случаях, речь не идет о каких-то прямых заимствованиях. Речь идет о том, что социальная природа маоизма близка к природе тех или иных мелкобуржуазных течений, которые действовали в освободительном движении в разные периоды его развития.

Наряду со всем этим у Мао Цзэ-дуна можно натолкнуться и на такие высказывания, которые, как две капли воды, похожи на изречения Конфуция и других китайских мыслителей прошлого (например, рассуждения о противоречиях, как смене дня и ночи, зимы и лета, света и тени и тому подобные наивности). Обращает на себя внимание и постоянное стремление облечь выдвигаемые идеи в традиционную форму изречений: «пять хорошо и три плохо», «три года борьбы—10 000 лет счастья» и т. п. И наконец, в последнее время в идеологических взглядах китайского руководства все большее место занимают идеи великодержавного шовинизма.

Составленный из обрывков различных идей, выросших как на китайской почве, так и на почве освободительного движения в других странах, маоизм, конечно, ни в какой степени не может претендовать на какую бы то ни было последовательность и всесторонность. Напротив, читая Мао Цзэ-дуна, мы то и дело наталкиваемся на разительные противоречия, несоответствия, алогизмы. Но это не смущает, видимо, автора, для которого теория всегда была лишь прагматическим средством для объединения вокруг себя возможно более широкого числа сторонников, мобилизации масс, для решения тех или иных задач борьбы за власть.

Для нас имеет второстепенное значение -вопрос о том, насколько искренне Мао и его окружение причисляют себя к подлинным или даже к «наиболее последовательным» марксистам. Остается фактом, что они выхватывают из марксизма то, что им импонирует, что отвечает их интересам и целям, и отбрасывают либо извращают и препарируют другие, в том числе самые важные, стороны марксизма».

В сущности, для Мао Цзэ-дуна вся теория сводится к нескольким догмам, касающимся главным образом тактических вопросов: теория насилия и «скачков» в общественном развитии; партизанская воина как способ завоевания власти; «новая демократия» как альтернатива диктатуре пролетариата; упор на крестьянство в социальной революции в слаборазвитых странах и фактическое отрицание необходимости руководящей роли рабочего класса; тезис о неизбежности мирового конфликта и развертывании гражданской войны как единственного пути мировой революции и т. п.

Зададимся вопросом: нужно ли было творчески применять общие принципы марксизма-ленинизма к конкретным условиям китайской действительности? Да, конечно, нужно. Китай отличается существенными особенностями от стран Европы и Америки. Прежде всего как страна с огромным преобладанием мелкобуржуазного, крестьянского населения, страна, которая не прошла сколько-нибудь значительного пути капиталистического развития, страна с длительными (более двух-трех тысяч лет!) имперскими традициями. Кроме того, существуют еще обычно недооцениваемые особенности в психологии населения Китая, в сознании которого не могло не оставить глубокого следа тысячелетнее господство буддизма, конфуцианства и других идеологических течений.

Известно, что в 30—40-х годах в двери Китая стучалась не социалистическая, а антифеодальная, антиимпериалистическая, по сути дела буржуазно-демократическая, революция. Все это должно было, разумеется, найти отражение в тактике китайских коммунистов.

Подчеркиваем: именно в тактике, но не в идеологии и не в общих принципах. Мао Цзэ-дун же, как увидим дальше, видоизменил, препарировал и исказил теорию марксизма-ленинизма, пытаясь приспособить ее для решения тех или иных конкретных задач, которые решала китайская революция, главным образом на начальных этапах своего развития. В этом, кстати говоря, смысл его высказывания о том, что из марксизма надо «впитывать то, что может сегодня пригодиться нам».