Маоизм или марксизм?

Нужно ли доказывать, что принцип материальной заинтересованности, моральные стимулы, применяемые в условиях социализма, не имеют ничего общего с подобными целями. Оплата по труду в соответствии с его количеством и качеством служит здесь могучим стимулом для роста производительности труда, поощряет каждого работника повышать свою квалификацию, искать и находить наиболее эффективные методы работы.

Или вопрос о прибыли, на котором особенно любят спекулировать маоисты. Вряд ли нужно доказывать, что назначение прибыли в условиях социализма и капитализма прямо противоположно. При капитализме прибыль идет в карман собственников, капиталистов. При социализме прибыль используется для дальнейшего развития производства и повышения жизненного уровня трудящихся, что отвечает интересам всего общества.

Практический опыт социалистических стран, руководствующихся творческим марксизмом-ленинизмом, на деле опровергает волюнтаристские теории «скачка» в коммунизм и показывает пример становления экономики развитого социалистического общества.

Теория классовой борьбы или апология насилия?

Как уже говорилось, одна из наиболее характерных черт во взглядах Мао Цзэ-дуна — непомерное выпячивание и преувеличение роли насилия. В этом особенно наглядно проявляется немарксистский характер его взглядов. Не кто иной, как представители мелкой буржуазии, всегда грешили преувеличением значения насилия; они потому и тянулись к марксизму, что хотели видеть в нем только теорию насильственного переустройства общества. Им импонирует в марксизме лишь эта сторона, которую они абсолютизируют, по существу превращая насилие из средства борьбы в самоцель.

Почитайте выступления Мао Цзэ-дуна и его приближенных, и вы увидите, что апелляция к насилию служит буквально лейтмотивом всех их концепций. Выражение Мао о том, что «винтовка рождает власть» стало, пожалуй, самым ходовым словечком в политическом словаре китайских теоретиков. В этом духе толкуется ими и марксова теория классовой борьбы.

Классовую борьбу Мао Цзэ-дун толкует поразительно узко и однобоко, он сводит ее, в сущности, к принуждению. Логика классовой борьбы, согласно его взглядам, это логика войны на уничтожение, вплоть до физического. Однако это противоречит марксизму.

Известно, что марксисты тем и отличаются от реформистов, что признают возможность классового принуждения в борьбе против эксплуататоров, оказывающих сопротивление трудовому народу. Однако классовое принуждение для марксистов никогда не было самоцелью. Оно лишь средство, используемое главным образом для завоевания власти, подавления сопротивления свергнутых классов, особенно в период экспроприации, и для обороны страны.

Что же делает с этим принципом Мао Цзэ-дун? Он превращает его в универсальный закон для решения любых вопросов — социальных, политических, экономических, педагогических. Идет ли речь о методах завоевания власти, о внутренней или внешней политике— всюду и везде китайские теоретики обращают на читателя дуло винтовки или жерло пушки. Они полагают, будто с помощью насилия можно решать не только задачи экспроприации, но даже чисто хозяйственные и культурные проблемы.

Отсюда вырастает теория «скачков», которая не дает покоя Мао: он вновь и вновь возвращается к ней, несмотря на все ее провалы (например, в решении XI пленума ЦК КПК говорилось о том, что страна находится накануне «нового большого скачка»).

Отсюда же выросла и теория «взрывов и потрясений», которым будто бы надо периодически подвергать общество, чтобы поднимать гаснущий энтузиазм масс. Ведь именно таким путем маоисты пытаются обосновать массовое движение хунвэйбинов и цзаофаней («смутьянов»). В программной статье газеты «Хунвэй-бин бао» говорилось со ссылкой на Мао Цзэ-дуна, что «человеческое общество с самого начала своего существования идет вперед через потрясения и изменения. Без больших потрясений нет революционных достижений, следовательно, не может быть завершен скачок в развитии общества. С этой точки зрения нынешние потрясения и изменения являются исключительно нормальным явлением, очень хорошим делом».

Не будем спорить по поводу того, насколько «хорошим делом» является так называемая «культурная революция», которая привела к острейшему политическому кризису в Китае и усугубила трудности в его экономике. Но попытка сослаться на теоретические аргументы в данном случае выглядит особенно странно и беспомощно. Ибо при этом не делается никаких различий между обществом буржуазным и социалистическим, между разными этапами развития этого последнего, между характером, целями массовых движений в разные эпохи. Видимо, Мао важно лишь одно — чтобы было потрясение, чтобы можно было широко применять принуждение. Во имя чего? На этот счет сейчас уже не остается никаких сомнений.