Марево

А между тмъ сослуживцы стали замчать въ немъ перемну. Доврчивый, веселый Владиміръ Ивановичъ стушевался, его замнилъ холодный, сдержанный секретарь Русановъ, подозрительно глядвшій въ глаза каждому, кто съ нимъ заговаривалъ, словно онъ все хотлъ спросить: а не лжете ли, не притворяетесь ли вы, почтеннйшій? Раза два или три у него проявилась раздражительность въ отношеніяхъ къ подчиненнымъ; разъ онъ съ холоднымъ достоинствомъ намекнулъ Доминову, что ему непріятенъ заведенный тмъ разговоръ о ходившихъ сплетняхъ про Горобцовъ. Отъ него стали сторониться…

Дома онъ проводилъ скучные вечера, чувствовалъ потребность въ обществ, а идти — никуда не шелъ. Повадился было къ нему отставной поручикъ Кондачковъ. На первыхъ порахъ Русановъ ему страхъ обрадовался. Ему нравился этотъ, какъ онъ воображалъ, простой человкъ, неиспорченный никакими отвлеченностями; но потомъ дло объяснилось. Поручикъ былъ отвсюду изгнанъ, какъ отъявленный шулеръ, и таскался во чужимъ домамъ, промышляя насчетъ обда.

Русановъ сталъ уже только терпть его присутствіе; да и поручикъ смекнулъ дло и боле не докучалъ ему бесдой. Сидятъ они, курятъ сигары, пьютъ чай, а Русанову рисуются картины, одна другой заманчиве, одна другой пламеннй….

Вотъ онъ приходитъ домой, измученный головною работой, истерзанный столкновеніями со всмъ, что есть грязнаго, тинистаго въ жизни, на встрчу ему выбгаетъ она… Но это ужь не прежняя она…. Какою женственностью ветъ отъ нея! Какъ выразительны эти черные глаза! Какъ плавно опускаются черныя рсницы отъ его страстнаго взгляда! Какъ жгутъ поцлуи этихъ пунцовыхъ губъ!

Русановъ вставалъ и въ волненіи ходилъ по комнат. То ему казалось, что онъ не вынесетъ этихъ порывовъ, этой тоски, что у него голова развалится; то ему хотлось итти и сдлать что-нибудь необыкновенное, изъ ряду вонъ. Онъ бралъ фуражку, шелъ куда-нибудь на бульваръ, или безцльно бродилъ по улицамъ, словно думалъ уйдти отъ самого себя….

Усталый, онъ возвращался домой и начиналъ обсуждать свои поступки; теперь они казались ему смшнымъ, безплоднымъ раздраженіемъ воображенія. Онъ спшилъ ссть за дло, и принимался внимательно читать разные акты и записки; не проходило четверти часа, строки уходили изъ глазъ, и мысли уносились такъ далеко, что онъ пугался себя, отворялъ окна, освжался осеннимъ воздухомъ, и долго смотрлъ на темную улицу….

На другой денъ онъ опять въ присутствіи сдержанъ, холоденъ, и та же исторія дома.

"Еслибы какое-нибудь живое дло! думалось ему иногда; со всми препятствіями, со всми опасностями, лишь бы живое!"

"Хоть бы на медвдя създить, медвдей-то здсь нтъ," пришло ему разъ въ голову.

Разъ онъ задумчиво шелъ со улиц, глядя себ подъ ноги, какъ вдругъ его окликнулъ веселый женскій голосъ. Онъ поднялъ голову и увидалъ Ниночку. Она хала въ наемной пролетк, шагомъ, равняясь съ нимъ, и громко хохотала.

— Это вы? сказалъ Русановъ.

— Хотите кататься? Садитесь….

Они похали за городъ; Русановъ совершенно ее не узнавалъ; она глядла ему прямо въ глаза, хохотала, у заставы закурила сигару.

— Ахъ Ниночка, Ниночка, говорилъ Владиміръ Ивановичъ: — кто бы могъ подумать, что изъ васъ выйдетъ?

— А вольно жь вамъ было врить? сказала она и опять захохотала.

— Чему же? спросилъ Русановъ въ удивленіи.

— Да тому что я вамъ разсказывала… Ахъ, погодите! можетъ-быть вамъ жалко тхъ денегъ, что вы мн дали…. — И она торопливо вынула дорогой портъ-моне.

— Нтъ, нтъ; это не дорого за урокъ, сказалъ Русановъ, останавливая ее руку; — только ужь вы все разсказывайте… Вы стало-быть давно знали Ишимова?

— Еще бы! вдь онъ меня и взялъ отъ мадамъ Кизель, а потомъ хотлъ жениться на этой егоз; ну, я съ нимъ и разругалась, онъ меня и выгналъ изъ дома; а потомъ опять пришелъ, прощенья просилъ — такой смшной!

— Ну, а теперь?…

— Что теперь? Да вдь онъ умеръ…

— Какъ умеръ? вскрикнулъ Русановъ.

— Разв вы не знали? Давно ужъ, мсяца полтора; кто его знаетъ, что у нихъ вышло! Даже на меня тоску нагналъ; почти какъ помшанный ходилъ, пить сталъ; все говорилъ, что чего-то не переживетъ, совсмъ перемнился… Все жаловался, что его нигд не принимаютъ, никто съ нимъ не водится….

— Вотъ какія дла-то! разсянно говорилъ Русановъ. — Гд жь вы теперь?

— А здсь въ город, на квартир, сказала Ниночка, захохотавъ.

— Куда прикажете? спрашивалъ кучеръ, придержавъ лошадь.

— Пошелъ домой! крикнула Ниночка.

Русановъ молчалъ всю дорогу.

— Зайдете ко мн? оказала Ниночка, прищуриваясь.

Экипажъ остановился у большаго двухъ-этажнаго дома. Русановъ подалъ руку своей дам и повелъ ее по лстниц. Въ небольшой, со вкусомъ отдланной гостиной, носились цлыя облака табачнаго дыма. На широкой оттоманк сидли развалясь три молодыя женщины, очень красивыя, въ богатыхъ платьяхъ декольте.

— Гд ты пропадаешь? мы у тебя скоро часъ! защебетали они, обступая Ниночку.

— Кого я привела, mesdames! Вы не поврите, что это за диковинка! это невинность! кричала Ниночка, бросаясь на диванъ и хохоча, какъ сумашедшая.