Марево

— Эва! Да она вчера еще ухала изъ города, даже никому не сказалась; ее теперь съ собаками не сыщешь….

Русановъ повсилъ голову.

Ниночка положила ему руки на плечи и глядла въ глаза.

— Да что ты и впрямь въ дураки записываться собрался? Прикажете васъ веселить?

Она схватила со стны скрипку, и перебирая по струнамъ, какъ на гитар, запла:

   Эхъ, чибирики чокъ чибири,
   Комарики, мухи, комары!
   Жена мужу бай, говори!

Русановъ поднялъ голову и улыбнулся. Она еще проворнй ударила по струнамъ…

   Я не робкаго десятка молода,
   Не боюся я лихаго мужика,
   А ужь на воды поду завсегда!
             Ой ты Лоха, ты Лоха — мужикъ
             Примчаешь ли, гд плохо лежитъ?

Вскочила, прыгнула на диванъ, съ дивана на столъ, оттуда на комодъ и залилась звонкимъ смхомъ, надъ своими ли продлками или надъ Русановымъ, неизвстно. Онъ подошелъ и обнялъ ее.

— Спаси меня хоть ты! Спаси меня отъ сумашествія!

— Вотъ давно бы такъ! сказала она, спутывая ему волосы.

V. Еще боле запутанное дло

А дни все шли на днями. Владиміръ Ивановичъ каждый день ходилъ на службу, обдалъ, занимался длами, и ходъ обычной жизни ничмъ замтно не нарушался. Точно также принимались въ регистратур прошенія, жалобы, цлые томы длъ сдавались въ столы, шли къ докладу. Точно также жаловалась хозяйка Русанову на дороговизну припасовъ; чаще стала зазжать къ нему Ниночка и болтовней отгоняла отъ него невеселыя думы.

Разъ Владиміръ Ивановичъ пришедъ въ присутствіе поздне обыкновеннаго. Чижикова не было. Онъ освдомился у писцовъ; т, усмхаясь, сообщили, что была распеканка отъ начальства. Что между ними произошло, никто не зналъ; только Чижиковъ, не простясь ни съ кмъ, ушелъ домой.

Русановъ довольно вяло услся за работу, какъ вдругъ одно дло обратило все его вниманіе; оно недавно было прислано тмъ присутственнымъ мстомъ, куда посылалось за справками. Въ заголовк значилось: дло о духовномъ завщаніи помщика * губерніи ** узда Акиндина Ишимова. Русановъ сталъ разсматривать это какъ грибъ выросшее дло и все боле приходилъ въ изумленіе. Тутъ было духовное завщаніе на благопріобртенную часть имнія, составленное въ пользу его управляющаго Квитницкаго, представленное при прошеніи о ввод его во владніе. Русановъ взглянулъ на помтки, — оно было составлено недли дв спустя посл дня рожденія Инны. Начиналось оно обычными словами: "Находясь въ полной памяти и здравомъ разсудк, и чувствуя приближеніе кончины…" Эпиграфомъ стояло: quid potui feci, faciant meliora potentes. Свидтелями подписались, между прочимъ, несостоятельный помщикъ, докторъ и отставной поручикъ. Затмъ въ объяснительныхъ рапортахъ нижнихъ инстанцій описывалось слдствіе, изъ коего оказывалось, что смерть Ишимова произошла отъ разрыва въ груди артеріи; медицинское свидтельство было за подписью того же доктора. Русановъ чутьемъ юриста угадывалъ, что дло не совсмъ чистое.

Онъ взялъ его домой, и вечеромъ отправился къ Чижиковымъ. Въ маленькой гостиной было темно, только полный мсяцъ положилъ на полъ свтлые блики оконъ: въ комнат кто-то тихо всхлипывалъ.

— Кто тамъ? послышался голосъ Чижикова.

Русановъ насилу разглядлъ хозяевъ; они сидли рядкомъ на диван; Катенька плакала.

— Что это вы? сказалъ Русановъ.

— Ахъ, Владиміръ Ивановичъ, васъ Богъ послалъ! Вы хороши съ Доминовымъ! Мит велно въ отставку подавать…

— Осерчалъ вдругъ ни съ того, ни съ сего, говорилъ Чижиковъ. — Я, говоритъ, съ кляузниками служить не желаю… Это про Ишимовское дло, изводили слышать?…

— Да, я о немъ-то и пришелъ говорить. дло нечистое…

— Помилуйте! Чистое, святое дло!

— То-есть съ вашей стороны…

— Разумется, духовное завщаніе подложно…

— Какъ же это было?

— Тутъ, изводите видть, такая машина подведена, что и самъ чортъ концовъ не сыщетъ. Въ день его смерти управляющій увдомилъ свидтелей; тутъ они нахали съ докторомъ и, вроятно, тутъ же и состряпали завщаніе-то. Какъ онъ хандрилъ послднее время, такъ управляющій почти что и не отходилъ отъ него… А посл ужъ судебный слдователь съ понятыми…

— Но, послушайте, завщаніе помчено двумя днями раньше смерти…

— Да онъ всю недлю гостилъ у Бобырца, пилъ безъ просыпу, да въ отъзжемъ пол гарцовалъ. едька дозжачій видлъ, какъ онъ и съ лошади-то слетлъ головой въ пень; подбжалъ къ нему, а тотъ только бормочетъ: ату его! ату его! Да тутъ Богу душу и отдалъ… Домой-то ужъ мертваго привезли, а людямъ сказали, что пьяный…

— Да вы почему знаете?

— А у Катеньки тамъ кормилица изъ прежнихъ дворовыхъ, старушка, она къ вамъ и прибжала: едосьевна, а едосьевна!

Чижиковъ зажегъ свчку, въ комнату вошла сгорбленная старуха, мать столяра; теперь она ходила въ чепц и платк, и лицо еще больше сморщилось; она все перебирала губами и моргала желтыми глазками.

— Садись-ка, разскажи барину, какъ тебя тамъ допрашивали?