Марево

— Допрашивали, кормилецъ, допрашивали, говорила старуха разбитымъ голосомъ, покачивая головой. — Это генералъ, что ли, молодой, да сердитый такой! Затаскаемъ тебя, говоритъ, совсмъ затаскаемъ…

— Ну, а ты что?

— Что жь я? Куда мн на старости лтъ! Вся ваша воля, говорю, знать не знаю, вдать не вдаю… Ну, такъ и писали все что-то… А это управляющій-то, жидовъ сынъ, посмивается, таково бойко отвчаетъ: еще кой-кого изъ дворовыхъ допрашивали… Гд мн? Не могу говорить, а вотъ передъ истиннымъ свтомъ видла, сама видла, какъ его, соколика-то моего, съ охоты привезли…

Старушка засморкалась и расплакалась.

— Вонъ оно чмъ пахнетъ-то? слышите? говорилъ Чижиковъ. — Ну, полно, едосьевва, есть объ комъ убиваться!

— Родимый ты мой, я его эвотъ какого еще на рукахъ носила, выходила, выкормила соколика вонъ на како дло… Каково мн!

— Такъ-то, говорилъ Чижиковъ, — маленькаго человка не долго обидть; кто за него заступится? Безъ всякаго суда, такъ, здорово живешь, ступай въ отставку!

— Будьте покойны, говоритъ Русановъ, — я все объясню Доминову…

— Вдь что обидно-то, пока нуженъ былъ человкъ, всякій заискивалъ: Митрій Митричъ, любезнйшій Митрій Митричъ, почтеннйшій Митрій Митричъ! А какъ бда надо мной стряслась, вс словно въ воду окунулись…

— Такія-то дла, и безъ того-то подъ старость неможется, и болзнь-то, и силъ-то нтъ, а тутъ еще горе-горюшко, говорила старуха Катеньк.

— Нельзя ли похлопотать, Владиміръ Ивановичъ? Сына у нея въ острогъ взяли.

— Въ острогъ? переспросилъ Русановъ.

— Изволишь видть, ваше благородіе, заговорила старуха, — длалъ онъ каку-то, прости Господи, машину что ли… Извстно молодость, нельзя не прихвастнуть; взялъ да свое имя-то на ней и вырзалъ; а тамъ этими машинами какія-то книги отпечатали, узнали про то, взяли его да въ острогъ….

— Опять станки…! вскрикнулъ Русановъ. — Кто жь ихъ заказывалъ?

— Кто жь его знаетъ, баринокъ прізжалъ какой-то, только два раза и былъ, фамиліи не сказалъ. Хозяйка-то теперь какъ убивается, дло молодое, только бы пожить еще… — Опять заплакала старуха, вытирая глаза концомъ темнаго платка.

Русанову становилось невыносимо. Онъ еще успокоилъ Чижикова и пошелъ домой. Дома, хозяинъ Пудъ Савичъ подалъ ему пригласительный билетъ на сговоръ, имющій быть у купца Полозова; невстой была дочь его, женихомъ — Доминовъ. Русановъ поглядлъ на часы, еще только восемь; ему показалось, что не стоитъ обрекать себя на цлый вечеръ скук; часокъ, другой, можно заняться; онъ снова принялся за Ишимовское дло, и голова заработала. Ему вспомнился Ишимовъ, всегда довольный собой, молодой, здоровый и такъ внезапно скошенный смертью… отъ разрыва артеріи, точно и въ самомъ дл это была жизнь кипучая, съ бурными волненіями, съ симпатіями и ненавистью. Осталась только злостная насмшка, писанная вроятно рукою ученаго доктора: quid potui feci… И вотъ на неприбранный трупъ слетается воронье длить мертвечину; это духовное завщаніе представлялось Русанову чудовищнымъ актомъ святотатства, оскорблявшимъ подложными печатями таинственную печать смерти; а тутъ еще семейство тружениковъ, которое хотятъ ограбить….

"Въ чемъ же большее оскорбленіе величества, думалось ему, — въ глупой псн недоучившагося мальчишки или въ этомъ самоувренномъ по титул прошеніи?"

Въ дом Полозова еще съ утра поднялась возня. Въ парадныхъ комнатахъ натирали полы, горничныя снимали чехлы съ мебели; кучеръ, стоя на подставной лстниц, обжигалъ свчи въ огромной хрустальной люстр.

— Что это у васъ нон? спрашивали полотеры:- кажись у васъ эвти покои разъ въ годъ отворяются?

— Хозяинъ, чу! дочку выдаетъ, говорили горничныя, развшивая по стнамъ салопы и платья; по столамъ раскладывались блье, подушки, шитыя одяла, словомъ, все приданое невсты. Часовъ съ семи вечера стала съзжаться родня. Купцы входили, крестясь на три стороны и низко кланялись хозяевамъ; многіе крестились двуперстно. Сысой Абрамычъ Полозовъ, съ самодовольною улыбкой на лоснящемся лиц, поглаживалъ бороду и выправлялъ медаль на красной ленточк. Хозяйка, повязанная платочкомъ, чествовала гостей, сложивъ руки подъ дорогою шалью. Мущины садились въ рядъ по одной сторон залы; женщины, осмотрвъ приданое, чинно размщались со другой. Въ ожиданіи жениха, тишина была несказанно….

Офиціантъ во фрак и блыхъ перчаткахъ разносилъ чай, за нимъ ходилъ казачокъ, въ поддевк, съ сухарями.

— Не обезсудьте, говорила хозяйка, кланяясь Авениру, пріхавшему къ Полозову по торговымъ дламъ: — у насъ по старин….

Вышла невста, двушка лтъ двадцати, необыкновенной близны и румянца, вся въ брилліантахъ, въ кольцахъ, въ браслетахъ….

Пріхалъ Русановъ и заговорилъ съ Авениромъ о предполагаемой покупк желза на заводъ. Тому только того и надо было….

— Славный баринъ! молодъ еще, все больше по ученому говоритъ, а ужь деньгу любитъ, коммерцію понимаетъ, говорилъ Полозовъ, подводя къ Русанову человка среднихъ лтъ, краснощекаго съ длинными усами; тотъ низко кланялся, юлилъ и такъ и напоминалъ поговорку: "тише воды, ниже травы…."

— Господина Ишимова бывшій управитель, сказалъ Полозовъ, — дльце у него есть….