— Позвольте имть счастіе познакомиться, говорилъ управляющій, забирая руку Русанова въ об свои и прижимая къ сердцу: — не оставьте вниманіемъ…
— Очень радъ, сказалъ Русановъ, стараясь поймать его взглядъ, но это не удалось; глаза управляющаго, масляные и глядвшіе слегка изподлобья, такъ и бгали, ни на секунду не позволяя себ остановиться…
— Если позволите, я изложу вамъ….
— Нтъ, вы прізжайте въ присутствіе, тамъ и переговоримъ…
Тотъ униженно поклонился и отошелъ.
— Полякъ? обратился Русановъ къ Полозову.
— Да-съ, ласковый человкъ, хорошій…
— А вдь дльце-то нечистое, уклончиво отвтилъ Русановъ.
— Это что-съ! истецъ-то ужъ больно плохъ; почти не стоящій вниманія человкъ… Да оно такъ и надо: деньги къ деньгамъ…
— То-есть какже?
— Да то-есть: имющему дастся, а у неимущаго и послднее отнимется, значительно проговорилъ купецъ, поглаживая бороду.
Русановъ слушалъ его какъ-то разсянно, сквозь свою мысль, которую и проговорилъ почти безсознательно…
— Ужь если вы, человкъ обезпеченный, богатый, такъ дешевите правдой, кто жь ее защищать станетъ?
Подозовъ ухмыльнулся въ бороду.
— А вы спросите, чмъ богатство-то наживается?
Русановъ поглядлъ на купца.
— Что? али мудрено? ну вотъ вамъ попроще загадка: чмъ бабы хлбы въ печь сажаютъ?
— Руками, усмхнулся Русановъ.
— Анъ нтъ-съ! тстомъ-съ; изъ благо-то черное и выходитъ….
— А кто жь виноватъ? Отчего это происходитъ?
— А отчего гуси плаваютъ?
Русанову это показалось не умно, и онъ пошелъ было прочь.
— Отъ берега, батюшка Владиміръ Ивановичъ, отъ берега, услыхалъ онъ въ догонку.
Управляющій, завидвъ подходящаго Русанова, проворно вскочилъ съ кресла и подставилъ ему.
— Скажите, отчего жь Ишимовъ завщалъ имніе вамъ, а не сестр?
— За преданность, отвчалъ тотъ со вздохомъ, — за покорность и неусыпные труды мои….
— Откуда у него благопріобртенное имніе? перебилъ Русановъ, котораго позывало плюнуть ему въ рожу: — неужели онъ былъ на что-нибудь способенъ?
— Въ Севастопольскую кампанію провіантъ ставилъ-съ….
— А! безгршные доходы….
— Именно безгршные, можно сказать даже святые, согласился управляющій съ гаденькимъ хихиканьемъ.
— Женихъ! женихъ! пронеслось по зал торопливымъ шепотомъ.
Доминовъ вошелъ въ мундир, бломъ жилет, съ крестикомъ. Вс напряженно глядли на него, пока онъ здоровался съ хозяевами. Ему стало неловко, онъ взялъ Русанова подъ-руку и прошелъ въ другую комнату.
— Что длать, mon cher, надола холостая жизнь, говорилъ онъ, — а моя Аннушка такое золотое существо….
— Золотое? переспросилъ Русановъ.
— Tu m'a compris, Bayard! отвтилъ тотъ съ лукавою улыбкой…
— Я хотлъ попросить васъ о Чижиков, началъ было Русановъ.
— Вотъ еще сокровище-то откопали… Воображаетъ, что коли служитъ, такъ ужь и всякія гадости длать позволительно…. Такіе люди не могутъ быть терпимы….
— Но, послушайте, Петръ Николаевичъ, это дло…
— О длахъ завтра, сегодня будемъ веселиться…
Двушки затянули свадебную псню, мать подошла къ невст, и об стали плакать.
Доминовъ стоялъ, кусая платокъ….
За ужиномъ говоръ, смхъ, стукъ ножей и вилокъ оживилъ и самыхъ степенныхъ матронъ. Хозяйка ходила вокругъ стола, уговаривая гостей пить.
— Поневольтесь, говорила она, — ну хоть пригубьте только.
Хозяинъ затянулъ: "Во лузяхъ, лузяхь…."
"Убраться по добру, по здорову," думалъ Руоявомъ надвая пальто: "а то пожалуй и шею намнутъ." На двор онъ услыхалъ плачущій голосъ невсты.
VI. Безъ маски
Петръ Николаевичъ Доминовъ, какъ большая часть молодыхъ людей быстро двигающихся по служебной лстниц, началъ карьеру въ Петербург. Въ провинцію пріхалъ онъ налегк; чемоданъ его былъ до крайности миніатюренъ. Онъ остановился въ нумер гостиницы, и долгое время не принималъ никого, отзываясь неустройствомъ. Старые чиновники не на шутку струхнули передъ новымъ начальникомъ; но скоро попривыкли и поуспокоились. Изгонялись только положительно выжившіе изъ силъ, да еще два, три сорванца имъ молодыхъ, неизвстно въ чемъ провинившіеся.
Однажды, наканун какого-то торжественнаго дня, онъ отдалъ писцамъ у крпостныхъ ддлъ приказъ собраться къ нему. Т пришли, не чуя земли подъ собою.
— Господа, сказалъ Доминовъ, — до меня дошла слухи, что въ
Писцы остались очень довольны краткимъ нравоученіемъ, и повидимому нашли его достаточно вразумительнымъ, потому что, выйдя за двери, тотчасъ просіяли и воскликнули: — Ну, слава-те Господи! Наконец-то и на вашей улиц праздникъ!
Теперь Петръ Николаевичъ занималъ лучшій нумеръ въ той же гостиниц; огромный письменный столъ, заставленный бронзой, заваленный дловыми бумагами, стоялъ по средин кабинета; изящная мебель не полированнаго орха разбросана въ артистическомъ безпорядк; два, три пейзажа Айвазовскаго наклонились съ французскихъ обоевъ; большіе бронзовые часы, фарфоровыя вазы поднимались на консоляхъ. Доминовъ сидлъ съ управляющимъ Ишимова за партіей шахматъ въ ожиданіи завтрака.
— Секретарь Русановъ, по длу, доложилъ грумъ, пестрый, какъ попугай.