Марина из Алого Рога

Быстро неслись призраки… Завалевскій вспоминалъ 1863 годъ, грозу, подымавшуюся съ Запада на Россію, и могучій взрывъ патріотическаго чувства, охватившій его родину изъ конца въ конецъ… Горячо отдался онъ весь этому спасительному движенію! Онъ уразумлъ сразу всю его вскость, все его значеніе…

Въ пылу увлеченія нашъ идеалистъ обрекалъ всего себя на дло сліянія русскихъ окраинъ съ общимъ отечествомъ; онъ началъ составлять большое общество съ цлію пріобртать покупкою имнія въ Западномъ кра, намревался самъ поселиться въ немъ, поступить тамъ на службу… Предпріятіе не удалось, — предложенія его были отклонены… "Благо, что такъ случилось", вспоминалъ теперь Завалевскій, улыбаясь своею унылою улыбкой:- "хорошъ бы я былъ! Считаемый чуть не за самую газету Всть въ 1866 году, я, пожалуй, былъ бы выгнанъ оттуда какъ "революціонеръ" и "соціалистъ"…

Онъ почувствовалъ себя безполезнымъ и снова ухалъ въ Италію. Но онъ не обрлъ въ ней прежнихъ восторговъ, прежняго самозабвенія. Онъ теперь, можетъ быть, еще лучше, тоньше понималъ, цнилъ искусство, но онъ уже не чувствовалъ себя способнымъ отдаться ему всецло, уйти всмъ существомъ своимъ въ этотъ волшебный міръ и, какъ прежде блаженно замереть въ немъ… Онъ вспоминалъ, какъ однажды въ Венеціи, остановившись предъ Святымъ Маркомъ, перечислялъ онъ мысленно, что генія, человческаго труда и навезенныхъ изо всхъ странъ земли сокровищъ потрачено было на этотъ исполинскій памятникъ дней славы и величія… "Что двигало все это", подумалъ онъ, "то уже никогда, никогда для человка, не вернется! И для меня къ этому нтъ уже возврата"… Нежданныя, жгучія слезы выступили у него подъ рсницами… Онъ на другой же день ухалъ въ Гамбургъ, оттуда въ Америку. "Посмотримъ на страну, гд этого никогда не бывало", сказалъ онъ себ,- "познакомимся поближе съ новою жизнію, съ новыми задачами"…

Но самъ онъ не могъ отршить себя отъ прежняго человка. Въ этой стран безпредльной свободы, — Завалевскій провелъ тамъ два года, — онъ все отыскивалъ суровыя республиканскія добродтели, пуританъ временъ Пенна, героевъ пустынь и двственныхъ лсовъ Купера, — и натыкался лишь. на эксплуататоровъ и humbug'онъ всякаго рода. Онъ задыхался. какъ задыхался въ немъ Эдгардъ По, въ этомъ мір машинъ, царственнаго мщанства, колоссальнаго разсчета и циническаго корыстолюбія. Новая жизнь наводила на него невыносимую тоску. Онъ вернулся въ Европу.