Марина из Алого Рога

Но въ то самое время, когда онъ занимался своею работой, соображалъ, дополнялъ, совщался съ такъ-называемыми компетентными лицами, имъ овладло тяжелое и неодолимое разочарованіе. Недовріе къ задуманному имъ заведенію, выраженное ему откровенно его управляющимъ, было только эхомъ его собственныхъ внутреннихъ сомнній… "Народная школа, разсуждалъ онъ, стоитъ въ непосредственномъ отношеніи къ общему уровню цивилизаціи въ стран и въ прямой зависимости отъ него. Соотвтственно каждому данному историческому моменту, культура и нравственный идеалъ народа отражаются въ этой школ "какъ солнце въ малой капл водъ". Во всхъ странахъ, гд образованіе не пустое слово, — народный учитель представляетъ собою крайнее звено той цпи, по которой, проходя чрезъ вс слои общества, спускается сверху внизъ, въ народныя массы, свтъ и тепло просвщенія… Спрашивается: существуетъ-ли у насъ что-либо подобное такой цпи, — а, буде есть оно, что придется вбирать въ себя сверху и что передавать внизъ, въ глубь народную, этому приготовленному мною народному учителю, когда прицпится онъ своимъ звеномъ къ остальнымъ звеньямъ этой милой цпи? Какой это культуры, какого нравственнаго катихизиса поставленъ онъ будетъ младшимъ представителемъ?… Чмъ совершенне, чмъ человчне будетъ дано ему воспитаніе — тмъ изолированне, тмъ осиротле будетъ онъ стоять между этимъ, безсмысленнымъ верхомъ quasi-культуры и неосмысленнымъ низомъ… Кто же выдержитъ такое положеніе?… Нтъ, восклицалъ Завалевскій, — тутъ мало того запаса духовныхъ силъ, съ какимъ выходитъ, напримръ, въ Германіи такой учитель изъ своей семинаріи;- тутъ надо создавать миссіонеровъ, бойцовъ на смерть противъ этой мертвечины, крестоносцевъ идеи, какихъ умютъ создавать іезуиты-сектанты, нужны фанатики свта и любви, какъ были у насъ до сихъ поръ фанатики мрака и ненависти!… Но кто создастъ ихъ, этихъ новыхъ рыцарей духа, въ распрекрасной стран, гд "образованность" состоитъ въ отрицаніи всякаго духа? Не я-ли самъ, спрашивалъ онъ себя съ горькою улыбкой, — буду этимъ пророкомъ, буду "глаголомъ жечь сердца людей"?

Нтъ, онъ не обманывалъ себя, — онъ не годился, не могъ боле… Леденящая родная атмосфера сдлала свое дло: съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ, чувствовалъ онъ, изсякалъ въ его душ, in imo pectore, прежній живой источникъ энтузіазма… А безъ энтузіазма, говорилъ онъ себ,- выйдетъ все та же гниль и прахъ!… Хороши плоды отъ всхъ этихъ насажденій: нашихъ умниковъ, признающихъ одну всемогущую богиню — пользу!… Нтъ, польза — не сила, не самобытный двигатель, никогда не была имъ, не будетъ! Она ничто, звукъ пустой, если за нею не стоитъ другое, высшее начало, котораго она только послушная раба… Лишь то, что само въ себ, an sich какъ говорятъ нмцы, заключаетъ жизнь; и питаетъ ее, что не чрезъ возбужденіе извн ине въ видучего-либо ему посторонняго, а въ самомъ себ находитъ причину, цль и удовлетвореніе, — то лишь одно плодотворно, то лишь одно творило и подвигало…

Все это было справедливо, — но потому самому не могъ онъ никакъ выпутаться изъ фальшиваго круга, въ которомъ онъ находился: безъ того одухотворяющаго, въ себ самомъ сущаго начала жизни, которое, въ его убжденіи, отсутствовало во всемъ, что ни окружало его, въ обществ какъ въ учрежденіяхъ, то полезное, что могло бы быть имъ совершено, должно было оказаться столь же несостоятельнымъ, сколько и все остальное, совершенное досел въ его отечеств; а между тмъ, — какого же пробужденія духа жизни можно было ожидать отъ этой, какъ энергично выражался онъ, — "всеобщей мертвечины"?… Она могла лишь заразить и то живое, что прикасалось въ ней… Не подрзаны-ли были крылья у него самого? Не сознавалъ-ли онъ самъ, какъ все холодне и безнадежне заплескивала его самого эта мертвая волна?…

Бесда его съ практическимъ Іосифомъ Козьмичемъ навела на него окончательное уныніе.

И, уже не вруя въ него, думалъ онъ теперь объ этомъ задуманномъ имъ дл, которое, все же, полагалъ онъ, надо, "для очистки совсти", привести будетъ въ концу, — и съ внутреннею улыбкою горечи и презрнія въ собственной немощи, сравнивалъ себя съ нажившимся подрядчикомъ, "предоставляющимъ отъ своихъ избытковъ въ распоряженіе начальства"!…

Тихимъ, больнымъ смхомъ засмялся вдругъ Завалевскій.

— Что, хорошъ я къ теб вернулся, пріятель? проговорилъ онъ полугромко, прикасаясь рукою въ пергаментному корешку лежавшаго на стол стариннаго Горація, по которому внезапно скользнуло блдное сіяніе выплывшаго изъ-за липъ мсяца. — По-твоему, вдь это все тлнъ и суета? Перемелется — все мука будетъ; увнчаемся розами, среброчеканную чашу съ старымъ фалернскимъ въ руку — и nunc est bibendum, — и прочая. "Не такъ-ли, старый эгоистъ?… А вотъ, что бы онъ, твой прежній хозяинъ, сказалъ?…

И Завалевскій глубоко вздохнулъ.

Мысли его приняли другое направленіе… Онъ поднялся съ мста и уложилъ оба локтя на мраморный подоконникъ открытаго окна.