Она ушла, невольно замедляя шаги; сердце высоко подымалось у ней въ груди… Она негодовала на необъяснимую, на ничмъ не вызванную ею дерзость этого человка, негодовала на себя за свою "негуманность": онъ, можетъ быть, дйствительно нуждался въ ея помощи, а она отказала такъ грубо, оскорбительно… Но нтъ, это вздоръ,
Такъ разсуждала Марина, подходя къ балкону, на которомъ, завидвъ ее издали, издали улыбался ей изъ-подъ рыжихъ усовъ князь Пужбольскій, запустивъ об руки въ свою широкую бороду, — что всегда служило признакомъ розоваго расположенія его мыслей.
А "Книппердолингъ", не двигаясь съ мста, долго слдилъ за ея блвшимъ и исчезавшимъ въ извилинахъ аллей платьемъ… Отмороженная нога его затекла, и онъ, съ болзненною судорогой на обезображенномъ лиц, ухватившись рукой за заборъ, перекинулся на другую ногу, продолжительно охнулъ и, махнувъ какъ-то неестественно рукой, пошелъ своею дорогой.
Появленіе Марины, словно втромъ тучи, мгновенно разсяло то натянутое положеніе, въ которомъ, посл переданнаго нами разговора, чувствовали себя вс три лица, находившіяся въ эту минуту на балкон.
— Птичка пвчая! съ доброю своею улыбкой и какъ бы про себя сказалъ графъ, подъ свжимъ впечатлніемъ минувшей ночи.
Она стояла внизу, не подымаясь на балконъ, и не слышала этихъ словъ, — но услышалъ ихъ Іосифъ Козьмичъ и широко и самодовольно осклабился.
— Всю ночь поетъ, людямъ спать не даетъ! съ громкимъ смхомъ проговорилъ онъ, ласково взглянувъ на Марину: — его льстило, что она такъ красива и такъ къ лицу одлась, и что все это, видимо, производитъ впечатлніе на людей, которые дв части свта, да, пожалуй, и еще какую третью, изъздили…
— Что такое? Она сдвинула брови… Къ вамъ Верманъ пріхалъ, передала она ему, легкимъ движеніемъ головы отвчая на поклонъ графа и Пужбольскаго, какъ бы давая имъ чувствовать, что только потому и видятъ они ее здсь, что Верманъ пріхалъ…
— А все то же, продолжалъ смяться Іосифъ Козьмичъ, — Что отъ голоска Марины Осиповны никому во
— А вы разв слышали? быстро промолвила она, мелькомъ взглянула на усмхавшееся лицо Завалевскаго и зарумянилась вся.
— И не я одинъ, а вотъ и Владиміръ Алексевичъ тоже. Вы слышали? обратился г. Самойленко къ графу.
Тотъ утвердительно кивнулъ.
— Ну, вотъ это ужь вы напрасно киваете,
— Я не въ спальн спалъ, а въ кабинет, сказалъ Завалевскій.
— Въ кабинет! растерянно повторила Марина. — "Боже мой, неужели онъ меня видлъ?" съ ужасомъ подумала она.
— Да что ты тамъ внизу стоишь, не двигаешься? молвилъ Іосифъ Козьмичъ. — Ступай сюда, займи дорогихъ гостей, — а я пойду… Ты говоришь, Верманъ пріхалъ… Нашъ здшній Ротшильдъ, объяснилъ онъ, обращаясь къ графу, — монополистъ! Всхъ здшнихъ помщиковъ въ крпостныхъ своихъ обратилъ: какую цну положитъ, такую и берутъ… Со мною вотъ съ однимъ, хвастливо примолвилъ онъ, — не совладать ему! Съ самаго декабря держусь, шерсть не уступаю, — сказалъ по девяти рублей за немытую, такъ и будетъ!.. Затмъ, должно быть, и пріхалъ!…
Величественный главноуправляющій, неуклюже передвигая толстыми ногами своими, сошелъ внизъ, также неуклюже подхватилъ подъ талію Марину, все еще недвижно стоявшую тамъ, приподнялъ ее сильною рукой на ближайшую ступеньку и удалился.
— Не угодно-ли выпить съ нами чаю, Марина Осиповна? спросилъ Завалевскій.