Читаем Марина из Алого Рога полностью

Она ушла, невольно замедляя шаги; сердце высоко подымалось у ней въ груди… Она негодовала на необъяснимую, на ничмъ не вызванную ею дерзость этого человка, негодовала на себя за свою "негуманность": онъ, можетъ быть, дйствительно нуждался въ ея помощи, а она отказала такъ грубо, оскорбительно… Но нтъ, это вздоръ, онъ оскорбилъ ее, она слышала т обидныя слова… и что хотлъ онъ сказать ими?… а мазь и прочее, это ложь, одинъ отводъ… И что она ему сдлала?… Это не въ первый разъ замчаетъ она нерасположеніе его къ ней… Онъ живетъ далеко и его почти никогда не видать въ усадьб; съ тхъ поръ, какъ она воротилась изъ пансіона, изъ города, этому вотъ ужь третій годъ пошелъ, она видла его всего-на-все три, четыре раза… Но каждый разъ онъ, какъ вотъ теперь, старался видимо попадать ей на встрчу, и каждый разъ, встрчаясь, глядлъ на нее этими злыми глазами, улыбался этою скверною усмшкой… Его вс въ экономіи боятся, бабы вдуномъ почитаютъ, а Іосифъ Козьмичъ зоветъ "дрянь-человкомъ" и гонитъ прочь, какъ только гд завидитъ… Разв изъ злости къ нему, въ Іосифу Козьмичу, ненавидитъ его дочь этотъ человкъ?… Странное и обидное для нея чувство: она, что, кажется, никого и ничего на свт не боится, и гордится сама предъ собою этою своею неустрашимостью, она… да, это она чувствуетъ… ей страшенъ почему-то этотъ хромой кузнецъ!… Она вотъ сейчасъ, когда онъ это ей сказалъ, — и что хотлъ онъ этимъ сказать? — она не побоялась, прямо пошла на него, медвдя не побоялась бы пойти сейчасъ. А все же, — да, она это чувствуетъ, — она ни за что бы не хотла еще разъ встртиться съ нимъ!… Онъ ей страшенъ, да, — она его боится… боится словъ его, сквернаго взгляда…

Такъ разсуждала Марина, подходя къ балкону, на которомъ, завидвъ ее издали, издали улыбался ей изъ-подъ рыжихъ усовъ князь Пужбольскій, запустивъ об руки въ свою широкую бороду, — что всегда служило признакомъ розоваго расположенія его мыслей.

А "Книппердолингъ", не двигаясь съ мста, долго слдилъ за ея блвшимъ и исчезавшимъ въ извилинахъ аллей платьемъ… Отмороженная нога его затекла, и онъ, съ болзненною судорогой на обезображенномъ лиц, ухватившись рукой за заборъ, перекинулся на другую ногу, продолжительно охнулъ и, махнувъ какъ-то неестественно рукой, пошелъ своею дорогой.

Появленіе Марины, словно втромъ тучи, мгновенно разсяло то натянутое положеніе, въ которомъ, посл переданнаго нами разговора, чувствовали себя вс три лица, находившіяся въ эту минуту на балкон.

— Птичка пвчая! съ доброю своею улыбкой и какъ бы про себя сказалъ графъ, подъ свжимъ впечатлніемъ минувшей ночи.

Она стояла внизу, не подымаясь на балконъ, и не слышала этихъ словъ, — но услышалъ ихъ Іосифъ Козьмичъ и широко и самодовольно осклабился.

— Всю ночь поетъ, людямъ спать не даетъ! съ громкимъ смхомъ проговорилъ онъ, ласково взглянувъ на Марину: — его льстило, что она такъ красива и такъ къ лицу одлась, и что все это, видимо, производитъ впечатлніе на людей, которые дв части свта, да, пожалуй, и еще какую третью, изъздили…

— Что такое? Она сдвинула брови… Къ вамъ Верманъ пріхалъ, передала она ему, легкимъ движеніемъ головы отвчая на поклонъ графа и Пужбольскаго, какъ бы давая имъ чувствовать, что только потому и видятъ они ее здсь, что Верманъ пріхалъ…

— А все то же, продолжалъ смяться Іосифъ Козьмичъ, — Что отъ голоска Марины Осиповны никому во дворц спать не приходится…

— А вы разв слышали? быстро промолвила она, мелькомъ взглянула на усмхавшееся лицо Завалевскаго и зарумянилась вся.

— И не я одинъ, а вотъ и Владиміръ Алексевичъ тоже. Вы слышали? обратился г. Самойленко къ графу.

Тотъ утвердительно кивнулъ.

— Ну, вотъ это ужь вы напрасно киваете, не правда ваша! воскликнула она, прикрывая замшательство свое смхомъ:- изъ "графской спальни" нельзя слышать, что на двор длается…

— Я не въ спальн спалъ, а въ кабинет, сказалъ Завалевскій.

— Въ кабинет! растерянно повторила Марина. — "Боже мой, неужели онъ меня видлъ?" съ ужасомъ подумала она.

— Да что ты тамъ внизу стоишь, не двигаешься? молвилъ Іосифъ Козьмичъ. — Ступай сюда, займи дорогихъ гостей, — а я пойду… Ты говоришь, Верманъ пріхалъ… Нашъ здшній Ротшильдъ, объяснилъ онъ, обращаясь къ графу, — монополистъ! Всхъ здшнихъ помщиковъ въ крпостныхъ своихъ обратилъ: какую цну положитъ, такую и берутъ… Со мною вотъ съ однимъ, хвастливо примолвилъ онъ, — не совладать ему! Съ самаго декабря держусь, шерсть не уступаю, — сказалъ по девяти рублей за немытую, такъ и будетъ!.. Затмъ, должно быть, и пріхалъ!…

Величественный главноуправляющій, неуклюже передвигая толстыми ногами своими, сошелъ внизъ, также неуклюже подхватилъ подъ талію Марину, все еще недвижно стоявшую тамъ, приподнялъ ее сильною рукой на ближайшую ступеньку и удалился.

— Не угодно-ли выпить съ нами чаю, Марина Осиповна? спросилъ Завалевскій.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза