И не успла договорить Марина, какъ надъ ркою, въ пордвшемъ лсу, послышалось нжное, робкое пленьканье зачинающаго соловья… Какъ бы отвчая на вызовъ, на другомъ берегу въ очерет зарокоталъ, ударилъ другой, — и за ними пвчею волной полились въ перекличку соловьиные розсыпъ и свистъ изо всхъ концовъ уходившей въ вечернюю синь окрестности.
— Воистину людямъ на радость, тихо повторилъ Завалевскій, задумчиво благодарными глазами глядя на Марину.
— Несчастнымъ въ утшеніе, еще тише вздохнулъ Пужбольскій, свсилъ руку за бортъ лодки и, плеща ею въ вод, забормоталъ:
Слаще того звенвшаго рокота и трелей пло счастіе на сердц у Марины. Безмолвная, съ недвижно лежавшею на корм рукою, глядла она неотступнымъ и увлаженнымъ взоромъ въ медленно блднвшее небо. Сознаніе дйствительности исчезло въ ней. Сонъ-ли это, волшебная-ли блаженная жизнь, она не понимала… До боли сладостно лилась ей въ уши соловьиная пснь… и чувствовала она только, что плыветъ она куда-то по очарованнымъ волнамъ, и что "счастливъ будетъ тотъ, кого полюбитъ она", и что
И вдругъ вся застыла, вся оцпенла Марина… Раздирающій, нечеловческій крикъ словно остріемъ ножа пронизалъ воздухъ… Пужбольскій привскочилъ какъ ужаленный… Весло выскользнуло изъ задрожавшей руки Тулумбаса, — онъ ползъ всмъ плечомъ за бортъ ловить его…
Изъ ближняго, тревожно зашелествшаго камыша выскользнуло нчто нескладное, сроватое и длинноногое, и, вспахнувъ тяжело крылами, взмыло вверхъ, почти надъ самыми головами путниковъ…
— Ишь ты цапля проклятая, чтобъ тя розорвало! гнвно вскрикнулъ гребецъ, таща изъ воды пойманное весло…
И, какъ бы въ исполненіе его заклятья, надъ бднымъ пернатымъ, виновникомъ этого переполоха, зачернли внезапно въ воздух невдомо откуда взвившіяся и грозно опускавшіяся теперь крылья… Новый пронзительный крикъ огласилъ поднебесную высь, — и цапля съ ударившимъ въ нее грудью ястребомъ полетли внизъ, исчезая за лсными вершинами…
— Вы испугались? заговорилъ Завалевскій, заботливо заглядывая въ лицо Марины и не выпуская руки ея изъ своей.
— Какой вздоръ! засмялась она, и стыдъ какой,
Это была правда, — но отчего же и теперь, когда все объяснилось, когда ей
— Можетъ назадъ прикажете? спрашивалъ тмъ временемъ князя Тулумбасъ: онъ глядлъ угрюме прежняго и подозрительно оглядывалъ снова близко подступавшіе съ обихъ сторонъ къ лодк густые ряды очерета, будто ожидая отъ нихъ новаго непріятнаго сюрприза…
— Мн все равно, отвчалъ Пужбольскій, стараясь не глядть на Марину: онъ начиналъ ревновать ее къ Завалевскому.
— Слухайте! встрепенулся вдругъ Тулумбасъ, — никакъ насъ кличутъ!..
Дйствительно, съ праваго берега доносилось до нихъ отдаленное и протяжное
— Попробуй откликнуться, сказалъ князь.
— Ау! заревлъ въ свою очередь Тулумбасъ, — и безмолвный до этой минуты
Испуганные соловьи смолкли въ лсу… Въ наставшей затмъ тишин послышалось глухое шлепанье конскихъ копытъ по болотистой почв берега, — и невидимый всадникъ крикнулъ издалека:
— Баринъ (въ Аломъ-Рогу иначе не называли Іосифа Козьмича) домой просятъ… Гости пріхали!..
— Какіе гости? взвизгнулъ Пужбольскій, весь съежившись отъ досады.
— Не могу знать! отвчалъ надрываясь далекій голосъ, — не здшніе!..
Пріятели переглянулись… Завалевскій безсознательнымъ движеніемъ насунулъ себ шляпу на самые глаза… У Марины внезапно похолодли руки…
— Пора впрочемъ, — поздно, промолвила она, насильно улыбаясь, и положила руль направо.
Тулумбасъ заработалъ веслами… Лодка быстро поплыла внизъ по теченію…
У всхъ у нихъ точно языкъ отнялся… Только Пужбольскій съ наморщеннымъ лбомъ и раздувавшимися ноздрями продолжалъ бормотать про себя — и такъ, что со стороны можно было подумать, что онъ бранится:
— Влво, влво, ближе держите! крикнула вдругъ Марина гребцу, — тутъ къ берегу пристать можно…