Марина из Алого Рога

И, прежде чмъ пріятели успли догадаться о ея намреніи, она неожиданнымъ прыжкомъ прыгнула съ мста на отлогій берегъ, мимо котораго скользила лодка, и, низко наклонясь всмъ тломъ, принялась чего-то искать въ росистой трав, слабо зеленвшей въ мерцаніи потухавшаго дня… Друзья оторопло слдили за ея движеніями…

— Вотъ и я! заговорила она, такъ же быстро возвращаясь и усаживаясь опять въ лодку. — Извольте каждый вдть себ въ петличку! И она подала имъ по цвточку своеобразной формы, со вздутыми какъ мшечки, красными по бокамъ и желтыми по середк лепестками, похожему видомъ на какую-то лилипутскую обувь… — Хотла поднести вамъ кукушкины слезы, да не нашла, все равно, примите кукушкинъ башмачокъ!..

— Это, примолвилъ Пужбольскій, задрожавшею рукой принимая отъ нея цвтовъ и взглядываясь въ него, — это cyrpopedium, Кипридина ножка. Les anciens, засмялся онъ, — 'etaient pins aimables que les modernes, даже для цвтовъ…

— А мн свое больше нравится, живо возразила двушка, — и дается это вамъ именно въ память кукушки… въ память сегодняшней прогулки!.. можетъ-быть, никогда ужь боле не случится…

Голосъ ея вздрогнулъ помимо воли. Въ горл сперлось… она почувствовала — скажи она еще слово, и она разрыдается какъ капризный ребенокъ…

Ни князь, ни Завалевскій не нашли слова въ отвтъ… Обоимъ имъ было необъяснимо тяжко…

И лодка съ замолкнувшими спутниками продолжала быстро спускаться по теченію… Все ближе и ближе надвигались кругомъ вечернія тни, пронзительнй жужжалъ въ камышахъ безконечный міръ наскомыхъ, и проницающимъ до одурнія запахомъ благоухали предъ ночью аиръ и болотная зоря…

Неожиданнымъ взрывомъ пламени сверкнуло вдругъ съ праваго берега, и горячимъ потокомъ отлило въ прозрачной рчной глади… Словно дрогнулъ очеретъ подъ волною внезапнаго свта… Надъ нимъ, будто дрожащія руки какихъ-то встревоженныхъ призраковъ, задвигались огромныя втви ольхъ и дубовъ… Слышалось близкое трещаніе огня; изъ черныхъ клубовъ дыма сверкающими брызгами неслись тысячи искръ, потухая высоко надъ землей, — и шире, и ярче заливало окрестность пламенемъ и свтомъ…

— Ишь, костеръ якой дюжой наклали! выразилъ одобреніе свое Тулумбасъ, забывая вс свои страхи и весело забирая весломъ въ прачешному плоту, служившему пристанью.

— Дохали? проговорилъ графъ, какъ бы съпросонья, и съ какимъ-то, невыразимо обрадовавшимъ Марину, оттнкомъ сожалнія въ голос.

— Финалъ! буркнулъ Пужбольскій: онъ со злостью думалъ, что это въ самомъ дл, и чортъ знаетъ для чего, кончено, и что вотъ теперь все вверхъ дномъ пойдетъ…

Они еще пристать не успли, какъ конторскій прикащикъ, ожидавшій ихъ на плоту, по приказанію г. Самойленки, доложилъ, что Іосифъ Козьмичъ просятъ всхъ въ липовую рощу, въ костру, гд они "и съ гостями" ожидаютъ ихъ…

— Кто же гости? нершительно, какъ бы боясь ожидаемаго отвта, спросилъ графъ, выходя изъ лодки вслдъ за Мариною и Пужбольскимъ.

— Князь Солнцевъ и княгиня, изъ Санктъ-Петербурга, ваше сіятельство! объяснилъ съ торжественностью прикащикъ, достойный ученикъ величественнаго "потомка гетмановъ".

Завалевскій поникъ головою и побрелъ впередъ, не говоря ни слова.

— Permettez moi de voue offrir mon bras, mademoiselle! провозгласилъ громко Пужбольскій, раздувая ноздри и предлагая Марин подогнутую калачикомъ правую свою руку.

— Какъ же я это такъ, съ моими волосами?… возразила она, — но тутъ же съ негодованіемъ подумала: а какое мн дло до этой княгини изъ Петербурга… — Все равно, пойдемте! ршила она.

Пужбольскій невольнымъ страстнымъ движеніемъ прижалъ къ боку руку Марины и повлекъ ее въ липовой рощ.

А у бдной двушки билось сердце какъ у пойманной птички. — Что это со мною длается? тоскливо допрашивала она себя… Она себя не узнавала…

X