Читаем Марина из Алого Рога полностью

— Attendez, attendez, я, кажется, ошибся… И Солнцевъ приложилъ себ палецъ во лбу. — Не Тайна вечерняя, иначе какъ-то… Да, вспомнилъ: Жертва вечерняя — voil`a le titre!…

— Заглавія не схожія, но все равно!… Кто же авторъ этой Тайны вечерней? съ хохотомъ допрашивалъ обожатель Марины.

— Авторъ?… Ah, voil`a! Je ne suis pas fameux pour les nome, moi! Да ты долженъ знать, ты все знаешь? Un nom comme Barbarine, Варварыгинъ… quelque chose de barbare enfin, расхохотался Солнцевъ своему остроумію. — Pita Koubenski dit que c'est le Paul de Kock, — non, je me trompe, — le Paul F'eval russe.

— Да въ чемъ содержаніе, сюжетъ романа?

— Mon cher, какъ же это теб разсказать? Pita en faisait un soir la lecture chez Nany Бахтеяровъ, — il lit tr`es-bien, Pita, mais on riait trop. Il y avait l`a toutes les cocodetes, Titi et Zizi, Cocotte et. Boulotte, Sandrinette Ivine, Meringuette Троекуровъ, Vava Vronski, Tata Pronski…

— Какъ интересно! своимъ тихимъ голосомъ и небрежно улыбаясь прервала его княгиня.

— Vous ne les aimez pas, princesse, mais c'est 'egal, elles sont bien amusantee, ces jeunesses l`a! [15] возразилъ ей на это мужъ.- Elles rient du moius; et elles soupent, он ужинаютъ, что я очень цню! промолвилъ Солнцевъ, устремивъ почему-то глаза на Іосифа Козьмича.

— Я… я полагалъ, что вы не привыкли такъ ра-ано ужинать, заикнулся даже господинъ Самойленко, принявшій слова Солнцева за упрекъ.

— Нтъ, нтъ, я не для того говорю! замахалъ руками тотъ. Пужбольскій такъ и покатывался.

— Если вы не читали, я вамъ очень рекомендую этого писателя, il est tr`es amusant, обратился снова Солнцевъ къ потупившейся и безмолвной Марин, боле походившей теперь на мраморный обликъ, чмъ на живое существо;- у насъ вдь прескучно пишутъ вообще, по правд сказать… все какія-то размышленія и описанія… Я не говорю — Тургеневъ, напримръ, mais en g'en'eral… Это хорошо, la nature, et les 'etudes de moeurs, но я, признаюсь, j'aime le… le piquant moi! А это именно — il a cela, Варварыгинъ… Варварыгинъ, c'est bien le nom!… Pita Koubenski, un ami `a moi, вс его творенія читалъ, и очень хвалитъ. Boulotte Троекуровъ, она очень злая, надо вамъ сказать, она говоритъ, что… qu'il peint le salon au point de vue des filles de chambre qu'il a connues… Но за то il para^it qu'il conna^it si bien le monde des turlurettes, qn'on jurerait qu'il a 'et'e gar`eon dans une table d'h^ote `a Paris [16], слегка понизивъ голосъ и подмигивая Пужбольскому, расхохотался Солнцевъ.

— И ты за эти достоинства рекомендуешь читать его двушк! нежданно для цнителя "русскаго Подь-де-Кока", прошиплъ сквозь стиснутые зубы Пужбольсій, перекидываясь въ нему черезъ столъ и такъ и вонзаясь ему въ лицо разсвирпвшими глазами.

Солнцевъ въ первую минуту даже назадъ откинулся съ переполоха.

— Mais, mon Dieu, я не зналъ, я думалъ… растерянно бормоталъ онъ.

— Въ самомъ дл, вы думали? съ неподражаемымъ оттнкомъ ироніи протянула княгиня, едва замтно поворачивая голову въ сторону мужа.- Eh bien vous n'^etes pas heureux pour v^otre d'ebut! еще тише примолвила она и поднялась съ мста. — Костеръ вашъ гаснетъ, и сыро становится, улыбнулась она Іосифу Козьмичу и, взглянувъ на Пужбольскаго:- vous me donnerez le bras, Alexandre…

— Домой пора, въ самомъ дл! поспшно всталъ и Завалевскій.

Подавляющая, свинцовая тяжесть словно лежала у него на плечахъ все это время. Встать, перемнить мсто, пройтись — представлялось ему какимъ-то спасеніемъ. Къ чему она здсь? пронеслось въ. его мысли. Чего ей еще нужно? И когда же наконецъ отршится онъ отъ того страннаго чувства! Онъ не свободенъ, онъ до сихъ поръ точно подчиненъ ей, онъ это чувствуетъ, и сбросить не можетъ! Какая темная сила служитъ ей и даетъ ей это обаяніе?… А эта бдная двочка? что сдлалось съ нею вдругъ?

Недавніе образы мелькали предъ нимъ: рчная гладь, поросшая водяными лиліями, тнь камышей, и эта двочка съ распущенными волосами… ему слышался ея молодой, проницающій голосъ, въ перерывахъ соловьиной псни… что сдлалось съ нею? думалъ онъ опять. Онъ безпокойно искалъ ее глазами.

Но ея уже не было, — и Пужбольскій, завоеванный княгинею Солнцевой въ ту самую минуту, когда онъ собирался подойти въ Марин, одинъ усплъ замтить, въ великому своему горю, какъ, воспользовавшись общимъ движеніемъ, вскинулась она съ мста и исчезла за липами, и на мгновеніе въ погасающемъ пламени костра блеснули подъ низкими втвями золотыя тесьмы на ея долман.

"Ее ужь не увидишь сегодня!" говорилъ себ тоскливо князь, ведя подъ руку къ дому молчаливую Дину и прибирая въ голов всякія проклятья по ея адресу…

Нтъ, не увидишь!… Марина добжала до своей комнаты, кинулась къ окну, закрыла его на задвижки, спустила стору, заперла дверь на ключъ, и одна, въ темнот, добравшись ощупью до кровати, опустилась на полъ, на подушку, на которой спалъ обыкновенно пріятель ея Каро, и, схватившись обими руками за голову, разрыдалась жгучими, бшеными слезами…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза