И Іосифъ Козьмичъ, скромно поддакивая "умнйшей дам" то одобрительнымъ кивкомъ, то неопредленнымъ, но явно сочувственнымъ мычаньемъ, поглядывалъ избока на своего патрона и Пужбольскаго, стараясь угадать по выраженію ихъ лицъ то впечатлніе, какое могли производить на нихъ слова княгини. Но если въ этихъ словахъ ея заключалось тайное желаніе вызвать друзей нашихъ на споръ, или просто уколоть, задть ихъ, — то цль ея не была достигнута. Оба они едва-ли понимали, слышали, о чемъ говорилось… далеко бродили мысли Завалевскаго… Предъ Пужбольскимъ неотступно рисовалось окно, завшенное блою сторой, съ большимъ на немъ букетомъ розъ, а за нею угадывался слишкомъ хорошо ему вдомый, прелестный женскій образъ съ распущенными волосами и неотразимымъ взглядомъ лучезарныхъ голубыхъ очей…
Ничего они оба не слышали, не понимали… За то Іосифъ Козьмичъ апробовалъ безусловно, а Солнцевъ въ подтвержденіе того, что говорилось его женою о польз приносимой практическими людьми, принимался нсколько разъ, отъ полноты благодарнаго сердца, приводить въ примръ новаго знакомца своего Вермана, — "монополистъ" изловчился проиграть ему по грошевой игр сто пятьдесятъ рублей съ полтиной, — но въ дальнйшемъ развитіи этихъ благодарныхъ своихъ отзывовъ былъ каждый разъ останавливаемъ безпощаднымъ взглядомъ своей супруги:- "не интересно и безтактно", говорилъ ему этотъ взглядъ… Онъ,
— Ты бы хоть проводилъ насъ, обратился онъ къ "cousin Alexandre'у," вотъ они — и онъ указалъ на Іосифа Козьмича, — дутъ съ нами до подставы, — всего десять верстъ…
— Непремнно! неожиданно поспшилъ отвчать ему Пужбольскій.
— Мы вс подемъ, сказалъ и Завалевскій.
Пужбольскій нахмурился: ни оставаться вдвоемъ, ни хать вмст съ Завалевскимъ не желательно было ему въ эту минуту.
— Ни за что, ни за что! вскликнула княгиня, — я не хочу, не позволяю теб трогаться съ мста, Владиміръ!…
— За что немилость? шутливо возразилъ онъ.
— Нтъ, нтъ, умоляю тебя!.. Дальніе проводы — лишнія слезы! примолвила она, какъ бы съ невольнымъ оттнкомъ нжности, затаенная иронія которой была понятна лишь ему одному…
— Да будетъ воля твоя! безъ улыбки отвчалъ онъ ей на это…
Къ назначенному часу вызда, запряженная щегольски подобраннымъ воронымъ шестерикомъ, карета Солнцевыхъ и тройка саврасыхъ подъ тарантасомъ Іосифа Козьмича поданы были къ крыльцу. Мужчины, за исключеніемъ графа, тотчасъ же вышли къ экипажамъ на дворъ… На нсколько минутъ Дина и графъ остались одни…
Она сидла въ дорожномъ плать и шляпк, съ полу опущенною на лицо вуалью, натягивая перчатку на тонкую, длинную руку…
— Мы надолго разстаемся, по всмъ вроятіямъ, заговорила она, не подымая глазъ:- чего же ты мн предъ разставаньемъ пожелаешь?..
Завалевскій невыразимо печально поглядлъ на нее, — подошелъ и протянулъ ей руку:
— Дина, тихо улыбнулся онъ, — я могу теб пожелать лишь одного: да возвратится миръ…
Онъ пріостановился — и еще тише докончилъ:
— Въ твою
— У Пушкина въ "
Она засмялась короткимъ, сухимъ смхомъ…
—
—
Онъ все также тихо, грустно улыбнулся, закивалъ головой — и опуская ее:
— Дай Богъ, Дина, молвилъ онъ, — дай Богъ! Смиреніе — сила!…
Изъ-за опущенной своей вуали она метнула на него исполненнымъ презрнія и ненависти взглядомъ… и не выдержала, — не выдержала безконечной жалости къ ней, съ которою встрчали его глаза эту ненависть и презрніе… Она отвернулась, встала:
— Одинъ въ пол не воинъ, говорятъ… Надюсь, графъ Владиміръ Алексичъ, что вы по старой дружб не забудете извстить меня, когда вы примитесь за эту вашу "силу смиренія"
И, горше слезъ горючихъ, болзненно откликнулся въ душ Завалевскаго внезапно зазвенвшій, безнадежный, проклинающій смхъ Дины…
Она направилась къ крыльцу, не оборачивая головы.
Карета съ открытою дверцей и ожидавшимъ ее у этой дверцы камердинеромъ Солнцева стояла у подъзда. Она быстро вспорхнула въ нее и тотчасъ же заставила ссть подл себя Пужбольскаго, отправивъ мужа въ тарантасъ въ Іосифу Козьмичу.