Читаем Марина из Алого Рога полностью

И Іосифъ Козьмичъ, скромно поддакивая "умнйшей дам" то одобрительнымъ кивкомъ, то неопредленнымъ, но явно сочувственнымъ мычаньемъ, поглядывалъ избока на своего патрона и Пужбольскаго, стараясь угадать по выраженію ихъ лицъ то впечатлніе, какое могли производить на нихъ слова княгини. Но если въ этихъ словахъ ея заключалось тайное желаніе вызвать друзей нашихъ на споръ, или просто уколоть, задть ихъ, — то цль ея не была достигнута. Оба они едва-ли понимали, слышали, о чемъ говорилось… далеко бродили мысли Завалевскаго… Предъ Пужбольскимъ неотступно рисовалось окно, завшенное блою сторой, съ большимъ на немъ букетомъ розъ, а за нею угадывался слишкомъ хорошо ему вдомый, прелестный женскій образъ съ распущенными волосами и неотразимымъ взглядомъ лучезарныхъ голубыхъ очей…

Ничего они оба не слышали, не понимали… За то Іосифъ Козьмичъ апробовалъ безусловно, а Солнцевъ въ подтвержденіе того, что говорилось его женою о польз приносимой практическими людьми, принимался нсколько разъ, отъ полноты благодарнаго сердца, приводить въ примръ новаго знакомца своего Вермана, — "монополистъ" изловчился проиграть ему по грошевой игр сто пятьдесятъ рублей съ полтиной, — но въ дальнйшемъ развитіи этихъ благодарныхъ своихъ отзывовъ былъ каждый разъ останавливаемъ безпощаднымъ взглядомъ своей супруги:- "не интересно и безтактно", говорилъ ему этотъ взглядъ… Онъ, въ пику ей, заговорилъ о томъ, какъ жалетъ онъ о предстоящемъ имъ отъзд,- что такъ мало дозволено было ему воспользоваться обществомъ du cher cousin, то-есть Завалевскаго, et du cousin Alexandre, что не усплъ онъ познакомиться ближе со всми прелестями Алаго-Рога, и такъ дале…

— Ты бы хоть проводилъ насъ, обратился онъ къ "cousin Alexandre'у," вотъ они — и онъ указалъ на Іосифа Козьмича, — дутъ съ нами до подставы, — всего десять верстъ…

— Непремнно! неожиданно поспшилъ отвчать ему Пужбольскій.

— Мы вс подемъ, сказалъ и Завалевскій.

Пужбольскій нахмурился: ни оставаться вдвоемъ, ни хать вмст съ Завалевскимъ не желательно было ему въ эту минуту.

— Ни за что, ни за что! вскликнула княгиня, — я не хочу, не позволяю теб трогаться съ мста, Владиміръ!…

— За что немилость? шутливо возразилъ онъ.

— Нтъ, нтъ, умоляю тебя!.. Дальніе проводы — лишнія слезы! примолвила она, какъ бы съ невольнымъ оттнкомъ нжности, затаенная иронія которой была понятна лишь ему одному…

— Да будетъ воля твоя! безъ улыбки отвчалъ онъ ей на это…

Къ назначенному часу вызда, запряженная щегольски подобраннымъ воронымъ шестерикомъ, карета Солнцевыхъ и тройка саврасыхъ подъ тарантасомъ Іосифа Козьмича поданы были къ крыльцу. Мужчины, за исключеніемъ графа, тотчасъ же вышли къ экипажамъ на дворъ… На нсколько минутъ Дина и графъ остались одни…

Она сидла въ дорожномъ плать и шляпк, съ полу опущенною на лицо вуалью, натягивая перчатку на тонкую, длинную руку…

— Мы надолго разстаемся, по всмъ вроятіямъ, заговорила она, не подымая глазъ:- чего же ты мн предъ разставаньемъ пожелаешь?..

Завалевскій невыразимо печально поглядлъ на нее, — подошелъ и протянулъ ей руку:

— Дина, тихо улыбнулся онъ, — я могу теб пожелать лишь одного: да возвратится миръ…

Онъ пріостановился — и еще тише докончилъ:

— Въ твою смущенную и страждущую душу….

— У Пушкина въ "озлобленную душу" сказано, — у меня память хорошая! прервала она, оттолкнувъ слегка эту его протянутую руку… Vous avez cru devoir me m'enager, — и за то спасибо!…

Она засмялась короткимъ, сухимъ смхомъ…

Теб этого желать не нужно! продолжала она тутъ же намренно безстрастнымъ, ледянымъ голосомъ; — ты и злоба, вы другъ друга не знали никогда… Ты хотлъ, боролся и страдалъ можетъ-быть очень много, — но, кром тебя самого, никто ни крыльевъ, ни оружія твоего не видалъ… Изъ битвы жизни ты вышелъ чистъ и не изломанъ — и кончишь полнымъ смиреніемъ… И слава Богу!

Умякнуша словеса ихъ паче елеа, и та суть стрлы! пришелъ на память Завалевскому стихъ псалмопвца…,

Онъ все также тихо, грустно улыбнулся, закивалъ головой — и опуская ее:

— Дай Богъ, Дина, молвилъ онъ, — дай Богъ! Смиреніе — сила!…

Изъ-за опущенной своей вуали она метнула на него исполненнымъ презрнія и ненависти взглядомъ… и не выдержала, — не выдержала безконечной жалости къ ней, съ которою встрчали его глаза эту ненависть и презрніе… Она отвернулась, встала:

— Одинъ въ пол не воинъ, говорятъ… Надюсь, графъ Владиміръ Алексичъ, что вы по старой дружб не забудете извстить меня, когда вы примитесь за эту вашу "силу смиренія" вдвоемъ?

И, горше слезъ горючихъ, болзненно откликнулся въ душ Завалевскаго внезапно зазвенвшій, безнадежный, проклинающій смхъ Дины…

Она направилась къ крыльцу, не оборачивая головы.

Карета съ открытою дверцей и ожидавшимъ ее у этой дверцы камердинеромъ Солнцева стояла у подъзда. Она быстро вспорхнула въ нее и тотчасъ же заставила ссть подл себя Пужбольскаго, отправивъ мужа въ тарантасъ въ Іосифу Козьмичу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза