Читаем Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 полностью

Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Вечером в театре на «Великодушном рогоносце»[593] с Лидой и Ефимовыми. (Игорь Ильинский в главной роли, постановка Мейерхольда.) Самое сильное впечатление, полученное когда-либо мною в театре. Смерч. Предельное. Мрак.

Вернулась домой к Добровым и не могла разогнуться от этой буффонады. Дом Добровых, Шура, Александр Викторович горячим вниманием и любовью сняли с меня тяжелый мрак, помогли выбраться в другой план.

«Великолепный рогоносец» — очень страшная вещь, а совсем не веселая комедия. Была поражена, что зрители смеялись и веселились в самые жуткие моменты. Ничего более жуткого и ужасного нельзя себе придумать, как чечетка — танец одинаково одетых людей, (длинная) вереница, кажущаяся бесконечной, — перед юной белокурой женщиной с раскинутыми от страха руками (она прислонилась к стене). «В очередь, в очередь» — почти сумасшедшая сцена.

Совершенно исключительный талантливый актер Игорь Ильинский — голос, каждое слово, каждый жест. На Ефимовых «Великодушный рогоносец» произвел очень сильное впечатление. Конструктивная постановка, декорации сумасшедшие, но выразительные очень. Не то тонкий лед, не то кулак по голове, но зрители в полной власти режиссера, актеров, пьесы.

9 декабря

Утром к 12 часам поехала к Ефимовым. Весь день была с ними. Нина Яковлевна починяла кукол своего кукольного театра. Елена Владимировна готовила обед. У Ивана Семеновича из глины вспенилась наяда, намечен сонм морских водяных див. Смотрела (и честное слово, будто вошла в какое-то общение с его зверями) — Львицы, Зубр, Козел (страсть), кроткий фарфоровый ягненок (агнец), Пан, Медвежата, Пума. Козла (страсть) еще не видела, но и по фотографии видишь, какой он должен быть наяву.

С Шурой, Александром Викторовичем, Лидой и Ефимовыми в студии Фореггера[594] на «Сверхъестественном сыне». Что-то такое грубое, глупое и неприличное, смотреть не хотелось, хотела было уйти, но меня зверь-талисман утешил, и мы не смотрели на сцену и не слушали, и помню, и знаю только, что мы были вместе, и были чудесные груши, и Шурочка была красивая, и я была рада, что Ефимовы очень понравились Шурочке и Александру Викторовичу. Александр Викторович потом попросил у меня разрешения говорить со мной, задать несколько вопросов. Можно? Ой, я знала о чем. Можно, очень можно. И он, и Шурочка сказали мне всякие чудесные вещи и о Ефимове, и вообще. То есть и я сказала, и они.

Хоть умру, хоть будет все, что тяжелее смерти, но жене его через меня и от меня не будет больно. Ни в малом, ни в большом.

(После разговора с Александром Викторовичем я случайно слышала конец фразы A.B. — Шуре: «Замечательная девушка».)

14 декабря. Четверг. Сергиев Посад

Завтра приедет Иоанн. После лекции его и Нины Яковлевны, может быть, состоится поездка в лес на санях. А если не поездка (побольше народу, Фаворские, Ефимовы, Вавочка и я), то бродить по снежным холмам и лесам в валенках.

Радоваться. Разговаривать. Молчать. Целоваться?

Завтра уеду в Зосимову Пустынь.

15 декабря. Сергиев Посад

Оттепель. Плохая дорога. Утренние заботы. С Лилей Шик была в лесу у Черниговского скита. Она и я — во мраке, в угрюмости, и мы не мешали друг другу.

Снег почти талый, не по-хорошему яркий (какой-то больной, бледный, а не блестящий белый, как бывает во время мороза). Небо низкое, свинцовое, весомое, казалось тяжелее снежной земли. Казалось, что все вверх низом (ногами), наверху тяжело, а внизу, на земле — ненадежно, светло и нетвердо. Леса сосновые — черным-черны.

На лекцию Ефимовых нарочно не пошла. Позднее Михаил Владимирович сказал, что Ефимовы и не приехали на лекцию из Москвы. Я и Вавочка зашли за Лилей к Фаворским. Владимир Андреевич показывал чудесные издания по древней иконописи и прочел стихи нового поэта Казина (хорошие), делает обложку к ним.

Два длинных долгих раза заметила, что Владимир Андреевич всматривается как-то внимательно, будто что-то понять хочет, и смотрит не враждебно, а как-то внимательно очень. Пусть не боится за Нину Яковлевну. И ничего не было и уже прошло все, от чего могло бы стать больно. И не будет никогда.

16 декабря

Что это? Как случилось, что я перестала помнить Иоанна? Работную душу его (художника) люблю, берегу, молюсь о ней, но уже нет того трепетного, радостного изумления им, о нем самом. Он ярко одаренный человек во всем, во всем, в большом и малом, в деле и безделье. «Так талантлив, что вряд ли из него что выйдет». Великолепный зверь, солнечный Ярило, художник; поистине он сын земли, воды, воздуха и огня.

Через него и им солнцем пронизана, растворена и собрана была я. Через него и им явлен был мне наяву лик Ярилы. А потом? Таинством встречи «во Флоренском» была наша встреча.

Ах, не ошиблась тогда я, бездумная, тогда же простившись с ним земным поклоном и целованием руки.