Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Несколько минут дома. Быстрый ужин. Показала церковь, Старый Дом, пруды.

По дороге на станцию стало холодно и лунно. Ждали поезда. Ни о чем, ни о чем и ни о ком не думалось. Просто было хорошо. В момент отхода поезда, но еще не на ступеньке вагона, он сказал тихо и быстро:

— Я не мог, не смел, не сказал, — если бы вы сказали… Я остался бы… А там — хоть потоп…

Я также быстро и тихо:

— Нет. Но все, что было и есть — хорошо…

После ужина на ночь (от 7 до 8 часов) рассказываю детям сказки, нарочно, не громко. Чудесно слушают. Этот вечерний час наш любимый. Тихий, «сказочный», уже почти сонный. «А можно, чтобы вы дежурили каждый день?».

1 октября

Спокойный, радостный день с детьми. Начало учебных занятий с мальчиками. Шитье с девочками, рисование у малышей. Пение вечером.

3 октября. Долгие Пруды — Сергиев Посад

О. Бессарабова — В.Г. Мирович

…Вавочка, не ищите и отпустите от себя всякие мысли, о каких бы то ни было своих винах… Я Вас люблю, Вавочка, крепко. Днем на работе мне здесь очень хорошо трудно. От детей, от работы с ними — хорошая усталость.

У одной учительницы — Панны Алексеевны — оказалась Ваша книжка детских стихов для малышей, и ее группа знает наизусть все стихи из этой киевской Вашей книжки. Панна Алексеевна подарила ее мне.

Работой своей и детьми я захвачена хорошо и крепко. Благословляю Вашу помощь мне и свою судьбу на этой своей дороге — работе с детьми. Живая и нужная работа. Ижма, дети, монастырь или семья — вот что хотела бы я видеть на столбе своего распутья. В работе с детьми теперь я знаю нечто и от Ижмы, и от монастыря, и от семьи. Учиться всегда можно. А любовь ко мне и от меня по Божьей милости и воли. О внутренней духовной собранности моей не сейчас и не мне судить, а внешняя колея моя — у-ух какая крепкая. Во время только поворачивайся, чтобы не подгореть или не примерзнуть с какого-нибудь бока.

О Сергиеве? Теперь (я не знаю, как еще долго) мне нельзя жить в Сергиеве. Там есть лабиринт для меня. И не минотавр в нем пугает, а зыбучий пол лабиринта. Здесь я на земле, а надо мною — небо. Нет лжи. А там — могла бы быть. А лжи в моей жизни нет места… Без людей (моего выбора) здесь мне не трудно. Я очень занята работой. А близкие любимые люди в жизни моей есть, как были, и будут. И есть книги, как старые и новые друзья. И мне дорога каждая минута жизни, и досадно каждый вечер ложиться спать и знать, что часы за часами пройдут, а я в это время сплю и не знаю, не ощущаю, не помню их сознанием. Мне хочется крепко тронуть, поцеловать каждую минуту жизни.

Сжимается сердце печалью, тревогой, болью за Вас, за Ваш обиход. Вот в повседневности Вашей я хотела бы участвовать, беречь Вас, не давать заводиться хаосу и пыли при двух условиях: самостоятельный заработок, хотя бы самый маленький, на самое необходимое — хлеб, кров, одежда. И если бы туда не появлялся Ярило. И то, и другое — невозможно.

4 октября. Долгие Пруды — Воронеж

О. Бессарабова — З. Денисьевской

Зина, ты хотела бы понять чувственность? Да ты просто послушай само это слово: чувственность. Это — не ума дело. Я думаю, что это — радость, вызываемая другим человеком и направленная на него. Что же тут понимать? Когда она придет — радуйся. Хорошо ли растолковала? И какие нелепые (прости) вещи говоришь ты о своей старости (в 36 лет) и о своей внешности, и что не понимаешь, как это можно хотеть целовать «все это». Эх, ты! Люди, целуйтесь, когда это радостно, вот и все.

Слепые двое в колонии знали, что есть человек, которого я люблю. На вопрос, выйду ли я за него замуж? Я ответила:

— Нет, у него есть жена.

— Вы ее ненавидите?

— Нет, я ее очень люблю. А могла ли бы я стать ему вроде как женой?

— Да, если это было бы возможно без лжи. Но без лжи невозможно, а с ложью и подавно.

Один из них, Григорий Морозов, по правде полюбил меня, и не выдуманную (как другой слепой — Михаил Звездочкин), а живую, вот эту. Он видел меня своими слепыми глазами, как немногие зрячие. Он был ужасен, безобразен и знал это. Он не усомнился во мне, поверил. И никаких претензий ко мне не имел. О нем у меня почти ничего не записано, только упомянуто в записках 1922 года. А Михаил был труден, и с ним пришлось быть очень настороже.

Адрес Вавочки все тот же — Сергиев Посад, Красюковка, дом Быковых. Там живет теперь и Варвара Федоровна.

Напиши о Веронике, пиши больше о себе.

6 октября