Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Трамваи еще не работают. Рельсы их безнадежно скрыты под снегом. Сегодня я с крайним напряжением воли вошла в берега работы в Архиве. В такие дни (третий день подряд) штемпелевать и нумеровать дела, журналы, бумаги какие-то! Ох! Штемпелевала с энергией достойной лучшего применения и сама не поверила количеству груд, прошедших сегодня через мои руки.

5 марта. Воронеж — Москва

Б. Бессарабов — О. Бессарабовой

Воскресенье. Вечером.

Дорогая Олечка! Поздравляю тебя с новым (будущим) порядком в государственном управлении, но ни за что со старым. Довольно! Все сломлено, по крайней мере, у нас в Воронеже.

2-го и 3-го марта была усиленно расставлена полиция, и появилось несметное число жандармов и конных стражников на улице.

3-го марта вышел номер «Воронежского телеграфа» с примечаниями об искажениях смысла телеграмм. Была в воздухе какая-то подавленность. Все ходили и показывали пальцами на сытых животных полиции, коней и всадников.

4-го марта, суббота — для Воронежа очень знаменателен этот день. Утром уже все были на стороне нового правительства, а жандармерия и полиция обезоружена и арестована.

Ночью приехал поезд из Петрограда, с какими-то уполномоченными и отрядом, вооруженных солдат, которые сейчас же арестовали жандармов, а после и всю полицию. Много смешного рассказывают об этом, и я сам видел.

Утром я сидел и учил историю (отвечать), но пришел папа, и задыхающимся, хрипящим от радости голосом сказал, что арестованы жандармы, полиция и все стражники, и принес известие о телеграммах от Рузского и Брусилова и номер газеты «Русского слова», которую конфисковали сначала жандармы и полиция. Мы сейчас же вслух начали читать и прочли газету с начала до конца. Газету от 2-го марта! (А ты новости нам пишешь старые.)

Наш Воронеж от Москвы не отстает! У нас милиция — студенты, гимназисты, семинаристы, все ходят с винтовками, с саблями; ночью, несмотря на метели, стоят на постах.

Без четверти 10 часов, Шурка Плуталов принес телеграмму об отречении Николая «Мы Николай Второй…», и я сейчас же с этой телеграммой побежал к Полянским, затем к Марченко, а от них в С.х. Институт к профессорам и студентам. Потом к Caноцким. Но все смотрели косо на мою телеграмму, и внутренне трепетали от радости, а через два с половиной часа, то есть в 12.30, появился манифест об отречении Михаила.

На улице большое движение, толпы народа; солдаты, офицеры, студенты, гимназисты, штатские (но не было купцов), все это представляло яркое красивое сочетание цветов и материи. Серая солдатская шинель и каракуль, гимназическая шинель и тулупы мужиков, служащих с разинутыми ртами: «Что там пишут?»

Да! Воронеж очень даже перешел на сторону Нового правительства, и стал свободен, совсем свободным городом от полиции. Вечером в Хлебной Бирже был ученический «Митинг»! Митинг, гражданка!

Говорили свободно, толкли воду в ступе, но говорили свободно о войне и мире, об ученической организации и прочее. Но довольно необузданно, шумно вела себя толпа, и я выступил на трибуну, стал, и пришлось кричать, так как было в зале шумно, и шумно страшно. «Долой с трибуны» — кричали одной даме, которая выступила, чтобы сказать, что мы еще не совершеннолетние и что «Вы не задавайтесь невозможными для вас задачами, как-то: о пропаганде солдат, о положении дела и прочее…»

Когда разнесся мой громогласный голос, толпа затихла и дико громко раздались мои слова:

— Говорите, товарищи, о свободе слова, и не даете свободно говорить, не уважаете мнение противника, не уважаете самих себя, производя такой шум! — Но недолго была тишина, через три минуты опять был гвалт. Согнали с председательского места профессора Розанова (один из старшин «Семьи и Школы»), который сказал, что он не разрешит говорить о войне и мире; его сразу и согнали, и заорали многие: «Марченко!»

Его недолго пришлось упрашивать, и он, поблагодарив за оказанную честь, открыл митинг. За весь вечер пришли к тому, что нам, учащимся, нужно организоваться, и решили, что нужна комиссия и по два в нее представителя от каждой гимназии, включая женские.

Кончился митинг в 11.30, и я и Володя пошли быстрым ша-том домой. Была метель, но милиционеры все стояли на постах.

5-го утром я отправился к Саноцким и видел много курьезного на улице: серьезные, детски напыженные физиономии милиционеров-юношей, бутылки от вин, найденные студентами в Московской части, и еще многое другое. Ведь полиции старой у нас совершенно нет, а если и есть старые, то вытягиваются пред студентами и «едят глазами» начальника охраны города Воронежа Кашаурова (присяжный поверенный Городской Думы). 58-й и 59-й батальоны были на параде и перешли на сторону Нового правительства. Народу на улицах было несметное число. В два часа был назначен ученический митинг в театре, но вышел народным, выступали на трибуну и солдаты, рабочие, и гимназисты, и вчерашняя дама, которую опять прогнали с трибуны несмолкаемым криком и свистом.