Читаем Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 полностью

Теперь нас уже 16 человек. Иногда будем принимать почетных гостей — гастролеров, если они захотят прочесть или рассказать нам что-нибудь интересное. Своих рефератов при гостях читать не будем. Наши рефераты о радости во всех, у всех народов, у всех, доступных нашему чтению, поэтов. Собираем ее во всех веках у всех народов и рассказываем свои находки остальным. При гостях свои рефераты не будем читать, тогда развеялась бы главная прелесть наших собраний, полная свобода мнений, дружественность. Никто никого не связывает, а общение наше только раскрывает и вызывает нас из наших хаосов и довольно еще туманных зеркал мысли, слов, образов. Это наше собрание будет «О текущем моменте». Прошлое собрание, так вышло само собой — нас всех закружила лирика Революции, весь вечер сам по себе пролетел во впечатлениях, рассказах, тревогах, в чувстве значительности и необъятности того, что происходит, чувстве ответственности, радости, страха, горя, тревог и надежд. Захлебнулись в эмоциях (а некоторые и в сантиментах, пылающих в груди) и с грустью и стыдом установили, что никаких отчетливых представлений и понятий обо всем, что совершается и что все это значит, нет ни у кого. Пришли все к решению — прежде всего, учиться получше и по возможностям и силам участвовать активно в жизни, в теперешних событиях и делах. Как кто сумеет и сможет.

…Необходимость не распускаться. Очевидная скудость (не скудость, а поражающее полное отсутствие!) знаний у нас в общественной, экономической и политической жизни страны. Учиться, учиться, учиться! Я подумала, как заслуженно презирала бы нас всех Люда моя Дембовская — с 5-го класса гимназии уже член Кружка, а потом и партийный работник.

Вавочка назвала нам ряд книг, которые необходимо прочесть, чтобы знать самую первоначальную азбуку политической жизни страны. Ах, ах, вот и оказались Девы Неразумные!

Наверно и Алеша Смирнов не захотел бы бывать с нами, недаром он говорил у Добровых, и у Бальмонт: «Если бы я увидел думающих девушек! Хоть бы одну! Ведь это мир бы перевернулся! Я не смеюсь, я горячо и искренно хочу этого!» Эх, если бы показать ему мою Люду. Я еще рада, что она не столько «думающая девушка» и умница, и не только «активный работник», или как это там называется, «партийный работник», но и красива она очень, так, что никак к ней нельзя бы применить пресловутый насмешливый синий чулок. Ей, прекрасной, не мешают стриженые волосы.

Много занимаюсь, готовлюсь к экзаменам. Недели полторы почти совсем не умею спать.

Это плохо, надо это перебить, а то стану слабонервной барышней, избави Бог от этой гадости.

Прочла в Кружке:

Растерявшийся лирик Фалалей.

Встретила революцию, как Дева Неразумная, без светильника. Первые три дня никуда не побежала за маслом, взяла и сама зажглась. Но вот теперь нет горючего материала. Ничего-ничего не знаю, с трудом разбираюсь в значении событий. Очень мало значат, а может быть, и ничего не значат, «сантименты, пылающие в груди». В горючем материале моего существа нет ни истории, ни философии, ни мистики революции. Никаких сведений, есть только лирика и эмоции — о, ну их совсем. Воздуху! Воздуху! Довольно лирики. Хочу знать, самые простые факты, события, какую-то связь событий, корни, источники и русла. И не так эстетно, беспредметно и «вообще» знать, знать, как вопиял недавно <нрзб> в реферате о «Радости Познания», а жить, делать, работать. Делать хоть что-нибудь самое простое, но нужное для жизни. Ничего по-настоящему не знаю, ни о жизни, ни о людях, ни о том, что происходит. Все как-то за тысячи верст от настоящего и в отражениях. Хорошо, если еще в чистых зеркалах — а то иногда и в кривых, выпуклых и вогнутых. И во всем этом такая духота, что сил нет. Уцепиться не за что. Лирика? Это даже не соломинка, а так просто. Мое созерцательство могло бы еще оправдаться, если бы лирика эта давала бы стих, но ведь без знания и понимания и без примитивных сведений не получилось бы стихов и у Пушкина.

Не знаю, хочу мира или войны. Лирически, не хочу войны, никому и нигде, во веки веков, но это нежелание войны ничего не стоит, почему, я не знаю, как и что надо сделать для этого.

Сломать бы все государства и жить бы людям по-человечески, а не бронированными нейтралитетами, всегда и все более готовыми к войне. И все, со всех сторон, говорят и думают, что хотят мира, а сами всегда дрались, дерутся и будут драться. Нейтралитеты, готовые вспыхнуть от ничего, потому что разбухли.

Не могу понять, что это люди все борются. Мало, что ли, земли и неба? И машин не люблю.

Чуть ли на Луну уже летят, а сами не доросли и до зверей. Звери кажутся иногда лучше и мудрее людей.

Перечитала эту страницу, сгорая от стыда. До чего рот набит кашей, до чего безграмотна!

Сумею ли выбраться из дебрей невежества? И все-таки, что же нам, таким, как я, делать теперь же, потому что нельзя терять ни минуты! Хорошенько, добросовестно делать очередные свои дела.

Тому, кто учится, учиться работать, помогать семье, что придется. Тогда только и не погибнет наша страна. А то соседи устроят из нас колонии.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное