Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Не спали ночью трое — Шурочка от сердцебиения, от невралгии, а Саша тихонько всю ночь что-то переставлял и двигался по всей комнате.

Говорят больше всего о Ленине в Петербурге, об охранке, о грядущем наступлении, о письмах Лоллия Львова[281] в «Русских Ведомостях». Сережа сказал мне, что Ленин совсем не плохой, а самый лучший, «самый настоящий», как вы говорите Олечка.

О политике, о власти, об устроении жизни страны, но ясно даже и мне, что самодержавие, монархия уже дожила и только доживает. Но, наверно, стране очень трудно менять свою кожу, как бы она ни была умна, мудра. Во всех случаях и во все времена, мне кажется, что политика должна быть для людей, а не люди для политики. Хуже всего, когда умные и волевые люди начинают делать политику и тащить в свой рай, придуманный всегда более или менее хорошо и стройно в своих схемах, тащить за уши в свой рай огнем и мечом, не мытьем, так катаньем. Сережа заинтересовался и смеялся, немного удивлялся.

…На что христианство — уж лучше и выше учения и нет пока, а как окровавили, загромоздили, уполитиковали его люди. И кто же? Именно самые рьяные убежденцы, фанатики. Не так веришь, не так думаешь — иди на костер. Не сами на костер шли, чтобы спасать свою глупую душу, а насильно жгли людей живых, чтобы, видите ли, душу их спасти!

10 апреля

Устала. Нет ни желаний, ни воли — устала. Нет ни прошлого, ни будущего — только бы отдохнуть. Только Борюшка, брат, радует своими письмами. Господи, не отнимай творческое его горение до самой его смерти.

Я с трудом (умом, памятью) заставляю себя знать, что близкие мои, по правде, наяву существуют. Все кажется призрачным. Странное неизъяснимое чувство недомогания, и как будто не мое собственное недомогание — всей моей страны. Может быть, так чувствует себя змея, когда приходит срок менять ей свою кожу? Говорят, змеи как-то ухитряются менять свою кожу (как чулок)? Как это странно и забавно, я видела сухую змеиную кожу, как чехол, как чулок. Очень тонкий, суховатый, полупрозрачный с узором, сделанный как будто из мягкого целлулоида или слюды, только очень мягкой и эластичной — вроде шелка. Что это такое? Неужели же это всего-навсего просто невралгия и реакция после стихийного пожара впечатлений и всяких «революционных эмоций». Если это так, то это смешно и даже стыдно, так как я сама ничего же еще не сделала — ни для революции, ни для жизни. Сережа шутя как-то сказал, что я очень интуитивна и чутка и что при мне нельзя думать что-нибудь грубое и злое, ну и вообще на эту тему.

17 апреля

Боря, надеюсь, что ты никогда не будешь политиком? Ты слишком опьяняешься (теперь опьянен трезвостью) и совсем другой породы, не политической. Боря, ты прежде всего и во всем художник. Политиков «наития» терпеть не могу. От них только разбаливается голова и увеличивается сумбур и у меня — в представлениях о жизни, а может быть, и в жизни. До сих пор я видела и слышала людей, только опьяненных политикой (да и те все разговорщики, а не деятели), опьяненных, как спортом, азартом и всем тем, что опьяняет людей. А в политике, кроме всяких там интуиций и сердец, прежде всего, нужен ум, понимание, ориентация, воля и деятельность. Настоящие политические деятели где-нибудь на свете да есть же, должны быть, и может быть, их-то время как раз и приходит. Но я не видела, не знаю еще этой породы людей. Сережа? Он говорит немного, но даже и молчит умно. Интересно, если бы все пожелания и планы политиков были бы уже осуществлены, чтобы они делали? Может быть, в них большое место занимает сам процесс борьбы, суета борьбы, побед, всяких устроений и достижений. Ну, а потом что? Но мне лучше об этом не говорить, саму тошнит от бестолковости и непроходимой — охти, ох мне, бедной! — просто глупости. Вот моя Люда Дембовская — вот она политической породы человек. И голова на плечах, и сердце, и глаза человечьи. Безоглядная прямолинейность и жестокость, если ей что покажется «должным», «нужным», «полезным», «целесообразным».

23 апреля

В «Кружке Радости» прочла свой реферат «О молчании».

25 апреля

Рассеивает мою жизнь мое трехдомье. Считается, что я живу в теремке, в мезонине квартиры Бутовой. Вавочка, как коршун (чтобы не сказать — курица), сторожит, чтобы я обедала каждый день. И я почти всегда обедаю у нее. Она артистически сочиняет сама вкусные блюда и часто сама удивляется удачам, так как комбинации в них почти всегда фантастические и невероятные. И вообще стало необходимым нам видеться ежедневно. Когда не вижу ее дня два, как-то уходит из-под ног почва. Да и она ленится готовить для себя одной.

И еще — дом Добровых. Субботние ночевки обязательны и не отменены, но помимо них ночую и бываю часто.

Ах, бежит время, течет, а я веду прекрасные разговоры о прекрасном и не прекрасном! Что-то глубоко неверное в этом, а ведь так живут почти все, без исключения, мои знакомые.