Мармион

Юный Байрон, забыв о том, что именно в сложности и противоречивости характеров проявилась некогда сила шекспировской лепки образов, требует от своего старшего современника однозначности в изображении персонажей, свойственной уже преодоленному к тому времени классицизму. Однако сила Скотта как раз в убедительном изображении этой противоречивости. В том-то и дело, что Мармион и бесстрашный рыцарь, и нечистый на руку человек, и превосходно знакомый с высшим этикетом аристократ, и солдат, привычный к лишениям. Он любим и простыми солдатами, и «гордым Генрихом» — тираном и выдающимся реформатором Генрихом VIII, человеком, не менее противоречивым и сложным, чем Мармион.

Искренне и неистово Мармион любит Констанс — выражение этого чувства прорывается в конце поэмы, когда смерть близка. И он же не останавливается ни перед чем, чтобы заполучить в жены Клару ради ее богатства. Он одновременно и лед, и пламень, и страсть, и расчет. Хотя эти черты и вызвали насмешку Байрона, но именно они повлияли на созданные им позднее образы героев восточных поэм.

В «Мармионе» Скотт ясно выражает свои политические взгляды: надо всячески уважать естественное для каждого человека стремление к независимости, но судьба Шотландии так тесно связана с судьбой Англии, что любые раздоры между двумя народами опасны для существования обоих. Узкому слепому патриотизму, легко переходящему в крайний национализм, поэт противопоставляет центристскую позицию: он подводит читателя к убеждению о необходимости мирных отношений между Англией и Шотландией; сочувствуя бедам шотландцев и Иакову IV, он не считает англичан и Генриха VIII врагами.

Как уже было сказано, Скотту тесно в рамках стихотворного повествования. Он дает волю чувствам в лирических отступлениях и еще дополняет сказанное пространными авторскими комментариями. Тут он подробно излагает исторические события, рассказывает о реальных исторических персонажах, о замках, обычаях, одежде, нравах, оружии... Позднее, в прозаических романах, все подобные описания войдут у него в саму ткань повествования.

В поэме же, изложив тот или иной эпизод стихами, поэт делает сноску, приводя подробные отрывки из хроник и книг, которые он использует как дополнительный материал. Так, дважды повторена история убийства отшельника тремя баронами, явление апостола Иоанна королю, рассказ о взывающем к шотландцам «таинственном голосе» у эдинбургского креста.

Многие центральные события вообще оказываются за рамками повествования: любовь Мармиона к Констанс, поединок («божий суд») Мармиона с де Вильтоном и пр. Автор не соотносит порой отдельные эпизоды: одни растянуты (въезд Мармиона в Норем), другие же неправомерно сжаты (описание Флодденской битвы, о которой больше сказано в комментариях, чем в тексте поэмы).

Представляется несправедливым мнение критиков, современников поэта, об однообразии стиха поэмы. Скотт разными способами избегает монотонности. Когда В. А. Жуковский перевел столь драматичную сцену, как «Суд в подземелье», сплошь парными рифмами (чего нет у автора!), то она сильно проиграла. Сам Скотт часто пользуется двойными, а то и тройными созвучиями; встречаются у него и внутренние рифмы, свойственные народным балладам; прибегает он и к шестистрочной или семистрочной строфе с системой рифмовки aabccb или aabcccb, крайне выразительно использует усеченную строку, и рисунок скоттовского стиха верно передает переводчик:

Вверху, как призраки, длинны,
Ходили стражи вдоль стены,
Оружием звеня,
И ослепительный закат
Сверкал на панцырях солдат
Последним блеском дня.

(Песнь первая, строфа 1)

Так звучит описание. А вот как сходная по построению, но семистрочная строфа передает вспышку ярости Дугласа:

И громом пронеслись слова:
«Как? В логове напасть на льва?
И думаешь уйти
Отсюда с целой головой?
Нет, ни за что, клянусь святой...
Эй, мост поднять! Эй, часовой,
Решетку опусти!»

(Песнь пятая, строфа 14)

Из сопоставления двух приведенных строф видно, как одно и то же построение стиха может выражать совершенно разные интонации: в первом случае ровное спокойное описание, во втором — отрывистое, резкое звучание слов гневного и властного человека. Какая уж тут монотонность!