Мартовскіе дни 1917 года

Слишком легко посл того, как событія произошли, отвергнуть этот психологическій момент и утверждать, что "царизм" распался, как карточный домик, что режим, сгнившій на корню, никакого сопротивленія не мог оказать, что "военный разгром революціи был немыслим". Дло, конечно, было не так. Успх революціи, как показал весь историческій опыт, всегда зависит не столько от силы взрыва, сколько от слабости сопротивленія. Это почти "соціологическій" закон. У революціи 17 года не было организованной реальной военной силы. Вс участники революціи согласны с тм, что цитадель революціи — Таврическій дворец, была в первые дни беззащитна. В ночь на 28 февраля, находившіеся в Гос. Дум фактически не располагали ни одним ружьем — признает Керенскій (La Verit'e). Имвшееся артиллерійское орудіе было без снарядов, бездйственны были и пулеметы (Мстиславскій). Потому так легко возникала паника в стнах Таврическаго дворца — и не только в первый день, как о том свидтельствуют мемуаристы; достаточно было дойти неврному слуху о сосредоточеніи в Академіи Генеральнаго Штаба 300 офицеров, вооруженных пулеметами, с цлью нападенія на революціонную цитадель. Казалось, что небольшая организованная воинская часть без труда ликвидирует возстаніе или по крайней мр его вншній центр[8]. И если такой части не нашлось, то эхо объясняется не одной растерянностью разложившейся власти, а и тм, что уличное неорганизованное движеніе в критическій момент оказалось сцплено с Государственной Думой — поднять вооруженную руку против народнаго представительства психологически было уже трудне, учитывая то обстоятельство, что во время войны армія превратилась в сущности в "вооруженный народ", как то неоднократно признавалось в самом правительстве (см., напр., сужденія в Совт Министров в 15 году). Война парализовала в значительной степени волю к противодйствію, и Суханов совершенно прав, утверждая, что Комитет Гос. Думы служил "довольно надежным прикрытіем от царистской контр-революціи", отсюда рождалось впечатленіе, что власть "явно запускала движеніе" и подтверждалась распространенная легенда о "провокаціи".

Если в Петербург 1-го марта, когда ршался вопрос о власти, переворот закончился уже побдоносно, то оставалось еще неизвстным, как на столичныя событія реагирует страна и фронт. Керенскій, не очень слдящій за своими словами, в одной из послдних книг (La Verit'e) писал, что к ночи 28-го вся страна с арміей присоединилась, к революціи. Это можно еще с оговоркой сказать о второй столиц Имперіи гд ночью 28-го было уже принято обращеніе Городской Думы, к населенію, говорившее, что "ради побды и спасенія Россіи Госуд. Дума вступила на путь ршительной борьбы со старым и пагубным для нашей родины строем". Но народ, который должен был фактически устранить "от власти тх, кто защищал старый порядок, постыдное дло измны", 1 марта в сущности стал лишь "готовиться к бою", как выражается в своих воспоминаніях непосредственный наблюдатель событій, будущій комиссар градоначальства с.-р. Вознесенскій. Полное бездйствіе власти под начальством ген. Мрозовскаго опредлило успх революціи и ея безкровность: три солдата и рабочій — такова цифра жертв возстанія в Москв... В матери русских городов — Кіев, гд узнали о перевороте лишь 3-го, и гд в этот день газеты все же вышли с обычными "блыми мстами", еще перваго был арестован по ордеру губ. жанд. управленія старый народоволец, отставн. полковник Оберучев, вернувшійся из эмиграціи в середин февраля "на родину". Во многих губерніях центра Россіи (Ярославль, Тула и др.) движеніе началось 3-го. Жители Херсона даже 5 марта могли читать воззваніе губернатора Червинскаго о народных безпорядках в Петербург, прекращенных Родзянко в "пользу арміи, Государя и отечества". На фронт всть о революціи естественно пришла еще позже — во многих мстах 5-6 марта; об отреченіи Императора на нкоторых отдльных участках узнали лишь в середин мсяца. Мстечковый еврей, задавшій в это время одному из мемуаристов (Квашко) вопрос: "а царя, дйствительно, больше нт, или это только выдумка", — вроятно, не был одинок. В захолустье свднія о происшедших событіях кое гд проникли лишь к концу мсяца. Для иностранных читателей может быть убдительно свидтельство Керенскаго, что на всем протяженіи Имперіи не нашлось ни одной части, которую фактически можно было двинуть против мятежной столицы, то же, конечно, говорит и Троцкій в своей "Исторіи революціи". Но это мало убдительно для русскаго современника, знающаго, что фронтовая масса и значительная часть провинціи о событіях были освдомлены лишь посл их завершенія.