Ожиданіе новаго катаклизма являлось доминирующим настроеніем в самых различных общественных кругах — и "лвых" и "правых , посл завершенія "великой русской революціи", как "сгоряча" окрестили 1905 год, Россію ждет "революція безповоротная и ужасная" — положеніе это красной нитью проходит через перлюстрированную департаментом полиціи частную переписку (мы имем опубликованный отчет, напр., за 1908 г.). Человк весьма консервативных политических убжденій, харьковскій проф. Вязигин писал: "Самые черные дни у нас еще впереди, а мы быстрыми шагами несемся к пропасти". Ему вторит политик умренных взглядов, член Гос. Сов. Шипов: "родина приближается к пропасти"... "предстоящая неизбжная революція легко может вылиться в форму пугачевщины". И все-таки Шипов, путем размышленія, готов признать, что "теперь чм хуже, тм лучше", ибо "чм скоре грянет этот гром, тм мене он будет страшен и опасен". И боле лвый Петрункевич хоть и признает, что наступила "полная агонія" правительственной власти, что "теперь борьба демократизировалась в самом дурном смысл", что "выступили на арену борьбы необузданный и дикія силы", однако, все это, по его мннію, свидтельствует, что "мы живем не на кладбищ". "Будущее в наших руках, если не впадет в прострацію само общество", успокаивает редактор "Рус. Вд." Соболевскій сомнвающагося своего товарища по работ проф. Анучина и т. д. И очень часто в переписк государственных дятелей, ученых и простых обывателей, с которой ознакамливались перлюстраторы, звучит мотив: "вряд ли без вншняго толчка что-нибудь будет". В кругах той либерально-консервативной интеллигенціи, которая под водительством думскаго прогрессивнаго блока претендовала на преемственность власти при новых парламентских комбинаціях, ожиданіе революціи, вышедшей из ндр народной толщи и рисовавшейся своим радикальным разршеніем накопившихся соціальных противорчій какой-то новой "пугачевщиной", "русским бунтом, безсмысленным и безпощадным", по выраженію еще Пушкина, носило еще мене реалистическія формы. Революціонный жупел, посколько он выявлялся с кафедры Гос. Думы, здсь был пріемом своего рода педагогическаго воздйствія на верховную власть в цлях принудить ее капитулировать перед общественными требованіями. В дйствительности мало кто врил, что то, "чего вс опасаются", может случиться, и в интимных разговорах, отмчаемых агентами деп. полиціи (и не только ими), ожидаемая революція замнялась "почти безкровным" дворцовым переворотом — до него в представленіи оппозиціонных думских политиков оставалось "всего лишь нсколько мсяцев" даже, может быть, нсколько недль.
2.Неожиданность революціи.
"Революція застала врасплох только в смысл момента", утверждает Троцкій. Но в этом и была сущность реальнаго положенія, предшествовавшаго 27 февраля. Несомннен факт, устанавливаемый Сухановым, что ни одна партія непосредственно не готовилась к перевороту. Будущій лвый с.-р. Мстиславскій выразился еще рзче: "революція застала нас, тогдашних партійных людей, как евангельских неразумных дв, спящими". Большевики не представляли собой исключенія — наканун революціи, по образному выраженію Покровскаго, они были "в десяти верстах от вооруженнаго возстанія". Правда, наканун созыва Думы они звали рабочую массу на улицу, на Невскій, противопоставляя свою демонстрацію в годовщину дня суда над с.-д. депутатами 10 февраля проекту оборонческих групп"хожденія к Дум" 14 февраля, но фактически это революціонное дйствіе не выходит из сферы обычной пропаганды стачек.