В историческом аспект можно признать, что современники в предреволюціонные дни недооцнивали сдвига, который произошел в стран за годы войны под воздйствіем оппозиціонной критики Гос. Думы, привившей мысль, что національной судьб Россіи при старом режим грозит опасность, что старая власть "безучастная к судьб родины и погрязшая в позор порока... безповоротно отгородилась от интересов народа, на каждом шагу принося их в жертву безумным порывам произвола и самовластія" (из передовой статьи "Рус. Вд." 7 марта). В политической близорукости, быть может, повинны вс общественныя группировки, но от признанія этого факта нисколько не измняется суть дла: февральскія событія в Петербург, их размах, отклик на них и итог оказались ршительно для всх неожиданными — "девятый вал", по признанію Мякотина (в первом публичном выступленіи посл революціи), пришел тогда, "когда о нем думали меньше всего". Теоретически о грядущей революціи всегда говорили много — и в лвых, и в правых, и в промежуточных, либеральных кругах. Предреволюціонныя донесенія агентуры департамента полиціи и записи современников полны таких предвидній и пророчеств — нкоторым из них нельзя отказать в прозорливости, настолько они совпали с тм, что фактически произошло. В дйствительности же подобныя предвиднія не выходили за предлы абстрактных разсчетов и субъективных ощущеній того, что Россія должна стоять "на порог великих событій". Это одинаково касается, как предсказаній в 16 г. нкоего писца Александро-Невской Лавры, зарегистрированных в показаніях филеров, которые опекали Распутина, так и предвидній политиков и соціологов. Если циммервальдец Суханов был убжден, что "міровая соціальная революція не может не увнчать собой міровой имперіалистической войны", то его прогнозы в сущности лежали в той же плоскости, что и размышленія в часы безсонницы в август 14 г. вел. кн. Ник. Мих., записавшаго в дневник: "к чему затяли эту убійственную войну, каковы будут ея конечные результаты? Одно для меня ясно, что во всх странах произойдут громадные перевороты, мн мнится конец многих монархій и тріумф всемірнаго соціализма, который должен взять верх, ибо всегда высказывался против войны". Писательница Гиппіус занесла в дневник 3 октября 16 г.: "никто не сомнвается, что будет революція. Никто не знает, какая и когда она будет, и не ужасно ли? — никто не думает об этом". (Предусмотрительность часто появляется в опубликованных дневниках post factum). Во всяком случа не думали потому, что вопрос этот в конкретной постановк в сознаніи огромнаго большинства современников не был актуален, — и близость революціи исчислялась не днями и даже не мсяцами, а может быть, "годами". Говорили о "революціи" посл войны (Шкловскій). Даже всевидящій Ленин, считавшій, что "всемірная имперіалистическая война" является "всесвтным режиссером, который может ускорить революцію" ("Письма издалека"), за два мсяца до революціи в одном из своих докладов в Цюрих сдлал обмолвку: "Мы, старики, быть может, до грядущей революціи не доживем". По наблюденіям французскаго журналиста Анэ, каждый русскій предсказывал революцію на слдующій год, в сущности не вря своим предсказаніям. Эти общественные толки, поднимавшіеся до аристократических и придворных кругов, надо отнести в область простой разговорной словесности, конечно, показательной для общественных настроеній и создавшей психологію ожиданія чего-то фатально неизбжнаго через какой-то неопредленный промежуток времени.