Один мотив в рчи, произнесенной Керенским в Совт, находится в рзком противорчіи с тми побужденіями, которыя яко-бы заставили его по какому-то таинственному наитію принять ршеніе о вхожденіи в состав временнаго правительства. Не случайно, однако, Керенскій упомянул об арестованных представителях старой власти. Довольно знаменательно, что и Милюков, произносившій на митинг в сосднем зал чуть-чуть позже также свою первую ''министерскую" рчь, выдвинул ту же мотивировку выбора Керенскаго на пост генерал-прокурора в новой Россіи: "Мы безконечно рады были — говорил Милюков по отчету "Извстій" — отдать в врныя руки этого общественнаго дятеля то министерство, в котором он отдаст справедливое возмездіе прислужникам стараго режима, всм этим Штюрмерам и Сухомлиновым". Итак рчь шла не о гуманности, а о возмездіи, и Керенскій еще раз сам подчеркнул на солдатском митинг в Таврическом дворц вечером 2-го марта, что вс старые министры будут отвчать по суду за свои дйствія. Как можно объяснить это противорчіе? Шульгин, который среди мемуаристов кладет наиболе густо краски в описаніи переживаній современников февральских и мартовских дней, в непослдовательной позиціи Керенскаго видит своего рода "комедію", которую он сознательно играл перед "революціонным сбродом". Керенскій хотл спасти арестованных, и для этого надо было перед толпой "длать вид", что Гос. Дума сама "расправится с виновными". И крайне тенденціозный мемуарист отдает должное Керенскому: "он употребил вс силы своего "драматическаго" таланта, чтобы кровь "при нем" не была пролита". В правых кругах не один только Шульгин признает заслуги в этом отношеніи Керенскаго и первые дни революціи. Ген. Врангель вспоминает, что в то время он уже услышал от члена Думы бар. Штейнгера, пріхавшаго в Кіев и разсказывавшаго о событіях в Петербург, что только Керенскому (он один способен "сладить с толпой") "Россія была обязана тм, что кровопролитіе первых дней вовремя остановилось". Писательница Гиппіус —человк другой среды — высказалась в дневник еще сильне: "в март он буквально
Естественно мы не будем отрицать гуманности революціоннаго правительства, которая была за ним признана таким антиподом революціи, каким неизбжно был в. кн. Ник. Ник. Он говорил своему племяннику Андрею в Тифлис 9 марта: "Единственное спасеніе я вижу в лозунг новаго правительства — безкровная революція, но ручаться, конечно, нельзя. Народная ненависть слишком накипла и сильна". Готовы мы в общем признать, что именно Керенскому, в силу исключительной роли, которую ему пришлось играть, и ореола, окружившаго его имя, принадлежит как бы честь проведенія в жизнь лозунга: " государственная жизнь не проливает крови". Но сам Керенскій проявил так мало чуткости в своих воспоминаніях к описываемой им современности, что счел для себя возможным помстить в текст такія строки: "Люди правые меня упрекали и упрекают еще за мою снисходительность в отношеніи лвых, т. е. большевиков. Они забывают, что, если бы я дйствовал в соотвтствіи с принципами, которые они выдвигают, я должен был примнить режим террора, не налво, а направо, и что я не имл права проливать кровь (!!) большевиков, не пролив потопов крови (couler des flots de sang), в первые недли революціи, когда я рисковал авторитетом и престижем в глазах масс, сопротивляясь требованіям жестокой расправы (peine atroce) с Царем, со всми членами динаcтіи и их служителями". Вот это изложеніе, почти приближающееся к изложенію тх мемуаристов, которые с излишним усердіем желают изобразить народную стихію в февральскіе и мартовскіе дни насыщенной кровожадными инстинктами, мы должны ршительно опровергнуть, как очень далекое от того, что было в дйствительности, династіи придется говорить особо, и, думается, роль Временнаго Правительства и министра юстиціи выяснится с достаточной отчетливостью[118]
. Поэтому ограничимся пока лишь бглыми иллюстраціями в дополненіе к тому, что сказано уже было для характеристики настроенія толпы в первые дни революціи в связи с описаніем эксцессов в отношеніи к офицерам. Это будет нкоторым коррективом к показаніям строгих мемуаристов, обличающих революцію.1.Кордегардія Таврическаго дворца