Маруся Климова

И видок у него был соответствующий: с вытаращенными глазами, напоминающими перезрелый крыжовник. Лицом он мне всегда очень напоминал

Ивана Грозного с картины Репина «Иван Грозный убивает своего сына», такой

же всклокоченный и безумный старик. Не говоря уж о том, что такие лица

обычно бывают у людей, больных базедовой болезнью, а зоб, наверное, скрывался под его длинной всклокоченной бородой, его на портрете видно не

было. Забавно, но где-то я прочитала, что в лице этого писателя запечатлелась

мучительная боль, страдание за всю нашу несчастную родину. Ко всему прочему

из-своей фамилии Салтыков-Щедрин еще и прочно ассоциировался у меня в

детстве в сознании с Салтычихой – какой-то помещицей, прославившейся своей

жестокостью, применявшей к своим крепостным самые изощренные пытки. А

Салтыков-Щедрин, в общем-то, и был русским маркизом де Садом. Только Сад

совершал насилие над плотью, а Салтыков-Щедрин положил начало изощренной

традиции русского духовного садизма, подхваченной впоследствии советской

литературой, тоже отличавшейся, как известно, особой духовностью. Салтыков-

Щедрин ведь постоянно совершал насилие над духом, точнее, над своими

персонажами, не оставляя им никакой возможности для самозащиты, сразу же

навешивая на них обличительный ярлык в виде «говорящего» имени, вроде

Иудушки, а порой и целый город у него с ходу становился Глуповым… Таким

образом, он очевидно компенсировал полное отсутствие чувства юмора. Сатирик

все-таки как-никак, надо же как-то это продемонстрировать, чтобы все поняли…

Альтернативой же всему этому собранию моральных уродов и дураков, которые

населяли его книги, он, судя по всему, считал самого себя.

До сих пор не могу понять, что такого отрицательного, например, в образе

Иудушки Головлева, кроме имени? Если бы не имя, то, мне кажется, никто бы

никогда не догадался, что это отрицательный персонаж. Чем так уж плох

Иудушка? Он своих беспутных племянниц из дому не гнал, поил, кормил и к

мамаше относился с уважением. А то, что он был экономный, – только говорит в

его пользу. Вообще из всего романа «Господа Головлевы» мне больше всего

запомнился образ Любиньки, племянницы Иудушки: она отравилась спичечными

головками. Интересно, как ей это удалось? Или спички тогда были другие?

Кстати, лучше всего Салтыков-Щедрин описал разгульную жизнь

провинциальных актрис -- со знанием дела и со смаком. Это просто бросается в

глаза -- настоящего извращенца сразу узнаешь.

Кстати, и мою школьную подругу Свету очень вдохновлял образ Иудушки.

Мы с ней ходили в литературный клуб «Дерзание» при Дворце пионеров, и ей

очень нравился наш преподаватель, она часто повторяла с придыханием: «Да это

же настоящий Июдюшшка!» – и в этих словах звучало скорее восхищение, нежели осуждение. Помню, как-то она даже звонила преподавателю домой и

потом в деталях описывала мне разговор с его женой: «Я спросила Александра

Моисеевича, а жена очень ревнивым голосом мне: «А кто его спрашивает?!» -

наверное, изменяет ей направо и налево. А я так устало: «Да какое это имеет

61

значение!» – и бросила трубку!» Мы с подругой тогда долго веселились, причем

самому Александру Моисеевичу она так ничего и не сказала, только мне часто

описывала воображаемые любовные сцены с этим учителем. Потом, правда, воображение моей подруги больше стали занимать священники, в своих

фантазиях она представляла, как придет в церковь, якобы на исповедь, и

совратит какого-нибудь батюшку. Только ей придется поискать, выбрать из них

наиболее привлекательного, а тут уж придется попотеть, потому что красавцы

среди них встречаются не часто. «Вот представляешь, я прихожу в церковь, и

говорю: «Батюшка, я хочу исповедаться!» Он: «Слушаю тебя, дочь моя!» А сама

все ближе к нему, ближе. А я буду в платье с декольте, в таком коротком и в

обтяжку, а сверху надену черный платочек. И тут у меня вдруг – бац! – лопается

лямка лифчика, ее можно заранее подрезать, чтобы она на одной ниточке

держалась…»

А вообще, когда я читала в школе Салтыкова-Щедрина, то чувствовала себя

каким-то Вициным из фильма «Кавказская пленница» – когда он стоит в

середине, а по бокам его держат за руки Никулин и Моргунов, а прямо на него

едет машина, и он так дергается в ужасе, дергается, но не в силах вырваться, падает на колени и затихает. Вот так и я тоже – по бокам стоят мрачные

Островский и Лесков, похожие на жирных баб, а прямо на меня надвигается

упырь Салтыков-Щедрин, уставился на меня своими выпученными глазами, бородой трясет и размахивает суковатой палкой, сейчас в лоб влепит, а мне

деваться некуда, просто вырваться сил нет...

Глава 12

Антиэстетика