Маруся Климова

последствиями. Мне это тоже не особенно понравилось, я сразу же живо

представила себе царящий в казарме запах грязных носков и потных тельняшек.

Поэтому мое намерение стать моряком очень сильно поколебалось, но совсем

отказаться от этого я не могла -- просто была не в силах распрощаться со своей

мечтой о море и кораблях, ведь этот отказ навсегда привязывал меня к убогой и

жалкой грязной земле.

Что касается Станюковича, то его судьба кажется мне едва ли не самой

жалкой во всей русской литературе. Стоит мне об этом подумать -- аж плакать

хочется! И дело не только в том, что он ошибся в выборе специальности и

отказался от профессии моряка ради занятий литературой и прочей туфтой, а в

результате его произведения теперь уже почти никто не помнит. Гораздо важнее, что этот его юношеский уход в деревню, отказ от карьеры, в сущности, противоречит еще и предназначению писателя или, по крайней мере, тому, как

понимаю его, это предназначение, сегодня я.

Не знаю точно, не могу с уверенностью сказать, что хотел, к примеру, сказать драматург Островский своей пьесой «На всякого мудреца довольно

простоты» -- допускаю, что он собирался этой пьесой кого-то обличить. Главный

герой этой пьесы Глумов, как известно, долго и старательно втирается в высшее

общество, пытается сделать карьеру, но в какой-то момент в руки одной гнусной

бабы попадает его дневник, где он поливает грязью всех, кому в жизни льстил и

пытался угодить. Я думаю, что Островский, возможно, сам того не желая, в лице

Глумова как раз и представил образ идеального писателя. Потому что настоящий

писатель и должен, в сущности, точно так же долго и упорно втираться в

доверие, делать карьеру, всем льстить, а потом вдруг раз - и окружающие

неожиданно читают его книгу, в которой он всех обсирает! Кайф! Окидывая

мысленным взором мировую литературу последнего столетия невольно ловишь

себя на мысли, что именно в этом и заключается главный смысл литературы. В

этом отношении в русской литературе у Глумова, правда, уже был

предшественник в лице Хлестакова. И равных двум этим персонажам среди

реальных писателей, к сожалению, в России так до сих пор и не появилось. А

жаль! Хлестаков – это вообще наш русский Моцарт, но таким, как он, видимо, не

так просто прорасти на русской почве. Большинству русских писателей так не

хватает подлинной легкости и безответственности!

Я даже думаю, что если этот мир когда-нибудь и закончит свое

существование, то это непременно должно произойти при коллективном чтении

дневника или же книги какого-нибудь президента или римского папы.

Грандиозная немая сцена!

75

Глава 16

Спящий красавец

Грандиозная немая сцена, которой мог бы закончиться этот мир, наверное, больше всего напоминает фотоснимок… И это сравнение вовсе не кажется мне

пустой метафорой. Я всегда думала, что писатель в чем-то, и вправду, подобен

фотографу, который фиксирует на пленке Вечности скрытые от глаз движения

человеческой души -- причем именно скрытые, потому что порой совершенно

непонятно, как, каким образом, это происходит. Не так давно, например, я

перебирала в уме названия современных издательств и поймала себя на мысли о

том, как все-таки много сегодня издательств на «а». И в самом деле: «Амфора»,

«Алетейя», «Азбука», «Аграф», «Академпроект», «Ad Marginem» и т. д., и т. п. --

все эти слова имеют какое-то глубокомысленное значение: некоторые вроде бы

даже отсылают к античности, совсем как в начале XX века, в эпоху Art Nouveau… А потом вдруг меня осенило: самым главным в данном случае

является желание этих издательств попасть в верхние строчки рекламных

проспектов. Все живое, все растения в природе тянутся к солнцу, вот и

современные издатели и писатели тоже тянутся вверх, поближе к свету, так

сказать. Это же так естественно! Странно даже, как это я раньше не догадалась…

И все! «Снимок» был сделан! То есть я вдруг почувствовала, что больше ничего

понимать, в сущности, и не надо, так как самое главное, определяющее движение

души современного человека отныне зафиксировано в Вечности, подобно тому, как в готическом соборе запечатлелось движение человеческого духа к

Небесам…

Очевидность этой вдруг открывшейся мне истины кажется тем более

странной, если вспомнить, что обилие точно таких же слов на «а» в названиях

издательств и журналов или же книг начала двадцатого столетия типа: Аполлон, арабески, Александрия, алконост, аргонавты и т.п. -- вовсе не вызывает у меня

подобных ассоциаций. Более того, если провести строгий статистический учет

всех существующих ныне названий издательств, то вполне может оказаться, что

я заблуждаюсь и названия на «а» вовсе не доминируют среди остальных. И все