Маруся Климова

Шепетовке люди, по-моему, жили точно так же: целыми днями квасили, сплетничали и тихо сходили с ума. Соседка бабушки, тетя Валя, мать Витальки, шустрого кривоного рыжего мальчика, учительница местной школы, носила все

время одну и ту же цветастую косынку, завязанную сзади, а спереди из-под нее

кокетливо выглядывали серые кудельки волос. Как-то Виталька пригласил меня

в гости. В прихожей полагалось снимать обувь, как при входе в мечеть, крашеные полы во всех комнатах были застелены чистейшими ткаными

половиками, на кроватях горделиво топорщились толстые подушки в

белоснежных наволочках, накрытые сверху кружевными накидками с вышитыми

розанами. «Мать на огороде, - сообщил Виталька, ковыряя в носу, - у нее седни в

школе выходной». На столике у кровати я заметила косынку, в которой всегда

ходила тетя Валя, она так и лежала, завязанная сзади, круглая, по форме головы, а спереди к косынке были то ли пришиты, то ли приклеены те самые серые

кудряшки. «Это маманя с нашего Полкана начесала. Волос-то у ней не дюже

богато на башке, так она для красоты, - пояснил Виталик, поймав мой взгляд. –

Ну че, может, телик посмотрим?» Но мне стало как-то не по себе от того, что я

только что узнала такую жуткую тайну, я почувствовала, что после этого мне

совершенно невозможно оставаться в этом доме, ведь если сейчас вдруг вернется

тетя Валя, так она сразу обо всем догадается. И что я тогда буду делать, как

выглядеть? Ведь я точно покраснею как рак -- я-то уж себя знаю! Поэтому, пробормотав, что мне срочно нужно домой, бабушка ждет, я выскочила из этого

дома, забыв в прихожей свои босоножки, Виталька вышвырнул их мне вслед.

Уже выйдя за калитку, краем глаза я заметила тетю Валю: она стояла среди

грядок, опираясь на сапку, и обмахивая свою совершенно лысую голову

панамкой в цветочек. В ужасе я убежала домой и с тех пор боялась даже близко

подходить к этому дому, даже в тот конец улицы избегала заглядывать.

Глава 20

Идеальный поэт

Я часто думала о том, каким должен быть идеальный поэт. Или же чего так

не хватает практически всем современным поэтам? После долгих и мучительных

размышлений я пришла к выводу, что поэт, прежде всего, должен быть

неприступным! Задача прозаика, как я уже сказала, втираться в общество, а

потом всех обсирать, поливать грязью, а задача поэта – быть неприступным! Вот

этого качества, мне кажется, больше всего и не хватает теперь поэтам. Вместо

того чтобы «бежать от мира» и удаляться от него на недосягаемую высоту, они

слишком быстро становятся объектами всевозможных научных исследований. А

вот этого-то как раз поэт допускать и не должен! Литературоведы, по-моему, вообще должны устрашать поэтов, потому что они, подобно шакалам, воронью и

прочей мошкаре, первыми набрасываются на еще не успевший остыть труп

творца, отправившегося в мир иной, и разрывают его буквально на части, не

оставляя потомкам ничего, даже маленького кусочка… Впрочем, эта картина, пожалуй, уж чересчур мрачна…

92

Видимо, все дело в том, что гений, как я уже сказала, представляет в этом

мире силу, глубоко враждебную жизни, возможно даже саму Смерть -- ну, конечно, может, и не совсем такую, какой ее обычно рисуют: страшную, косматую, да еще с разящей наповал железной косой в руках,-- а, например, спрятанную в маленький флакончик для духов в виде гробика – такой, какой был

у героя одного из моих романов по имени Гарри, -- излучающую легкий, но

губительный аромат. Но даже если это и не совсем так, если поэт не

представляет в этом мире саму Смерть, он все равно является носителем некоего

потустороннего по отношению к обыденной жизни опыта, то есть тайны.

Вот и получается, что поэт каким-то таинственным и непостижимым

образом намагничивает

свое бытие, наполняет его темным и завораживающим

смыслом, а множество людей, которым тоже надо как-то существовать в

культуре и подпитываться энергией этой тайны, возможно, даже сами того не

желая, подобно мелким металлическим опилкам, присасываются к нему и тем

самым этот магнит постепенно размагничивают. Ведь и в мире духа, наверное, как и везде в природе, существует закон сохранения энергии, хотя это никем

пока еще и не доказано. Иными словами, литературоведы превращают тайну в

самое обычное банальное знание, причем делают они это не со зла, а из самых

лучших человеческих побуждений. В этом и заключается их главная опасность.

В большинстве своем литературоведы – очень милые люди. Поэтому они меня

так и пугают!

Печальная судьба Пушкина не нуждается в комментариях… Лермонтов все

еще слегка отпугивает от себя исследователей своей злостью, но страх, в общем-

то, уже почти преодолен… Тютчев… Фет… Жан Жене обворовывал своих

знакомых, ходил в грязных вонючих штанах, которые можно было ставить к