Маруся Климова

его и что-нибудь такое написал про его сборник стихов, состряпал какую-нибудь

статью. А таинственная незнакомка, кстати, еще несколько раз профланировала

вдоль ограды поэтической ярмарки, всякий раз, как бы в нерешительности

задерживаясь возле нее, но в ворота так и не зашла, во всяком случае, в тот

достаточно продолжительный промежуток времени, который провела на этой

ярмарке я… Все-таки, я не уверена, что это была именно поэтесса, может быть, и

просто какая-нибудь носительница потустороннего опыта, так и не осознавшая

до конца своего истинного призвания…

В сущности, во всей русской литературе был, видимо, только один по-

настоящему идеальный поэт – Северянин. Во всяком случае, лично я не знаю

литературоведов, которые бы занимались изучением его творчества. Наверняка

такие есть, но их, по крайней мере, немного. Трудно сказать, что сделало

94

Северянина неприступным для литературоведов, но это именно так: ему каким-

то таинственным образом удалось оттолкнуть от себя исследователей

литературы. Поэтому, видимо, большинство его стихов и по сей день сохраняют

свою первозданную свежесть и магию, даже слегка потрепанные от частых

декламаций «Ананасы в шампанском»…

Когда я думаю про Северянина, я ухожу в себя, мне не хочется ни с кем

говорить, а просто молча сидеть, уставив глаза в одну точку, задумчиво, забыв о

том, что со стороны в такие моменты человек становится похож на идиота.

Никогда не забуду лица своей тетки: она сидела, задумчиво вытаращив свои

бледно-серые глаза, не замечая ничего вокруг, и всем своим видом напоминала

тупого барана. На голове у нее была мохеровая шапка, все волосинки мохера так

и торчали дыбом, подчеркивая бодрую сущность моей тетки. Очевидно, слияние

бодрой сущности и глубокой задумчивости порождали такой эффект -- тупого

бараньего идиотизма. С тех пор я опасаюсь так задумываться: а вдруг мое лицо

становится похожим на лицо моей тетки – это у меня уже как условный рефлекс.

Так что, боюсь, глубоко задумываться я не умею.

Я прекрасно помню первую ассоциацию, связанную с Северяниным, ибо все

имена и многие названия прочно ассоциируются у меня в сознании со вполне

определенными предметами, иногда совсем обыденными, иногда очень

странными. Имя «Северянин» ассоциировалось у меня с красивой голубоватой

кафельной плиткой с нанесенной на ней тонкой золотой сеточкой и изысканным

узором по краям. А у Северянина и в самом деле был наверное очень

неприступный, даже царственный вид. Кажется, во рту он постоянно держал

такую большую красивую трубку, и жил, скорее всего, в какой-нибудь обитой

розовым шелком мансарде, куда по длинной винтовой лестнице, трепеща от

восторга и робости, периодически поднимались поклонницы… Иначе я его себе

не представляю! Естественно, что к такому царственному поэту литературоведы

боятся подходить на пушечный выстрел. Для меня здесь нет абсолютно ничего

удивительного! В этом отношении ему в России мог составить конкуренцию

разве что Бальмонт… Хотя нет! Литературоведы вовсе не боятся Бальмонта и

уже затрепали его до дыр. Так что Северянин все-таки вне конкуренции. И свои

дни он доживал в изгнании, кажется, в Эстонии, совсем как последний китайский

император…

Из живущих ныне главным претендентом на роль идеального поэта мне одно

время казался Владик Монро. Однако когда я собирала посвященный ему номер

«Дантеса», мне в руки попалось сразу несколько литературоведческих статей о

нем, написанных к тому же очень научным языком. Честно говоря, этот факт

сильно поколебал авторитет Владика в моих глазах. Впрочем, я даже толком не

знаю, что с ним стало теперь — Владик уехал в Москву и исчез из моего поля

зрения. Разве что случайная заметка в газете, где описывалось, что Владика

забрали в милицию, потому что он расхаживал по Москве в костюме Бен Ладена.

Кажется, в милицию обратились какие-то бдительные американцы… Пожалуй, это последнее, что я в данный момент слышала о нем, так что окончательный

вывод на его счет пока делать, наверное, рано…

И все-таки однажды мне посчастливилось встретить по-настоящему

неприступного идеального поэта, о котором, я уверена, никогда не будут писать

литературоведы! Поэтому я, как историк литературы, считаю себя просто

обязанной засвидетельствовать этот факт-- для истории, так сказать.

Имя этого поэта Игорь Петров. Я познакомилась с ним у Александра

Донских фон Романова (нынешнего солиста группы «Зоопарк»), а Донских, в

свою очередь, встретил его в «Крестах», куда в свое время его засадила жена, кажется, из-за квартиры, которую они никак не могли поделить… Но не в этом

95

дело! Я до сих пор не могу забыть это утонченное неземное существо, настолько

утонченное и неземное, что я, как увидела его, так сразу и поняла: вот он, идеальный поэт! Даже шарф на его длинном демисезонном пальто показался мне