Маски Пиковой дамы

Эту семейную близость стоит учитывать, касаясь непротокольных переговоров по польскому вопросу. В 1832 году Вильгельм побывал в Петербурге, навещая сестру, плохо переносившую десятую беременность на фоне обрушившихся бед. Пруссия в тот момент двигалась в русле русской внешней политики, она, в отличие от Австрии, в конце концов выдала пересекших ее границу повстанцев.

Важно понимать, что никто ни на кого не давил, просто отношения были теплыми, и маленький Эльстон, воспитанник Хитрово, выступал дополнительной гарантией семейного согласия по одному из важнейших для тогдашней Европы вопросов — польскому.

Так что в «жаркой истории», которую Пушкин описал Нащокину, куда важнее ненадолго приехавшая фрейлина, чем графиня, хозяйка дома. А в «Пиковой даме» Германн попал именно туда, куда и следовало, — в комнату Старухи, а не к ожидавшей его Лизавете Ивановне.

Видимо, вскоре Долли поняла беспочвенность своих желаний послужить «ангелом-хранителем». Ее тайная «эскапада» в отношении Николая I закончилась очень печальными размышлениями в январе 1832 года: «Когда я танцую на бале, и мой взор случайно останавливается на Императоре, меня всегда охватывает мучительное чувство! Эта импозантная фигура, это благородное красивое лицо, несомненно, говорят о необычайной душевности. Я уверена, что его душа способна возвыситься над заурядностью, что она достойна быть выше миллионов других душ! Но суровое выражение его прекрасного чела выдает вместе с тем и нечто другое — его душа скована бронзовыми оковами, она не может оторваться от земли, она жестока, угнетает его, не позволяет расслабиться. Этот взгляд неумолим, и нужно иметь большую смелость, большую независимость духа, чтобы, встретившись с ним, выдержать его! Как жаль, что сие прекрасное и блистательное создание, столь могущественное и всесильное, которое могло бы получать лишь одни благословения, вызывает только страх, слезы и стенания! Но как знать! Может быть… Господь подчас превращает властелинов в свое оружие кары и назидания! А будет ли и само орудие когда-нибудь также наказано?»[468]

Портрет императора Николая I с собачкой. Е. И. Ботман. 1849 г.

Что ж, «флорентийская сивилла» не ошиблась. Но вряд ли даже врагу можно пожелать то, что пережил Николай I, получая известия из осажденного Севастополя. Кстати, о чьих слезах речь? 6 октября 1831 года служили благодарственный молебен в честь окончания войны с Польшей: «Когда гремели салютные залпы, я думала о потоках слез, которые льются и еще долго будут литься в Польше». То есть речь опять о поляках. И польские слезы — не вода. Просто не стоит делать их единственными слезами в мире.

«Чем ремесло мое нечестнее прочих?»

Для Пушкина размышления о Польше включили иной пласт смыслов. Если бы «Гробовщик» был написан после «Клеветникам…» и «Бородинской годовщины», он стал бы доказательством запоздалого прозрения поэта. Но он появился 9 сентября 1830 года в Болдине, то есть еще до столкновения с Польшей. Тем не менее этот текст находится в поле пушкинской прозорливости — предвосхищает грядущее — хотя сам автор этого и не знал. Даже если на сознательном уровне поэт занял определенную позицию, то неосознанно воспринимал происходящее во всей сложности и трагичности.

«Гробовщик» — ответ самому себе на вопросы, которые еще не встали в повестку дня. В январе 1831 года император повторил в письме брату давно заданный вопрос: «Кто из двух должен погибнуть, — так как, по-видимому, погибнуть необходимо, — Россия или Польша? Решайте сами». Он за себя решил. «Средства исчерпаны… что же мне остается делать?»[469]

Бургоэну было сказано: «Мои-то дары они и обратили против своего благодетеля. Прекрасная армия, так хорошо обученная братом моим Константином, снабженная вдоволь всеми необходимыми предметами, вся эта армия восстала; литейни, оружейные заводы, арсеналы, мной же столь щедро наполненные, послужили ей, чтобы воевать со мной».

Но что в результате? Гробы, гробы, гробы. О таком исходе еще Александра I, обустраивавшего Польшу, предупреждали практически все. Теперь же его брат, как во время мятежа на Сенатской площади, пожинал то, чего не сеял. Несчастная судьба. И во время Крымской войны, у которой будет множество причин, он, помимо прочего, пожнет и восстановление Александром I Франции как великой державы. Это не ошибки венценосного «Ангела», а особенность его взгляда: Александр до определенного предела предпочитал интересы Европы, которую воспринимал как передовой отряд человечества, именно ее нужды он ставил во главу угла.