Читаем Маски Пиковой дамы полностью

«Что же мне остается делать?» — мог спросить Николай I. Вывозить гробы. Ибо земля не всегда в согласии с небом, а люди живут и воюют друг с другом на земле. Гробы еще понадобятся, недаром на вывеске гробовщика надпись: «…отдаются напрокат и починяются старые». Гробовщик «угрюм и задумчив», молчалив, рот он открывает, только «чтобы журить своих дочерей». А когда при возвращении из гостей едва попадает домой, разбудив дворника, «Адриян разбранил его по своему обыкновению». Весьма похоже на манеру государя срываться на подчиненных.

Имя героя тоже поведет к царю. Оно дано в русском звучании «Адриян», так звали торговца гробами из Москвы, недалеко от лавки которого поселился женатый Пушкин. Латинский же вариант — «Адриан» — содержит намек. Римский император Адриан был известен усилением личной власти и централизацией деятельности государственных учреждений, иными словами, подтянул к себе все рычаги управления. И это похоже. Наконец, он обезопасил границы империи, построив целые системы укреплений. До сих пор известны валы Адриана. Нечто близкое укреплению границы при Николае I.

Названный в честь императора город Адрианополь послужил местом подписания мира 14 сентября 1829 года, после недавней войны с Турцией. Пушкин, как и многие, высказывал недовольство по поводу отказа от захвата Константинополя, выразившееся в его стихотворении «Олегов щит». Славная традиция побед на юге была прервана. В черновике он писал:

И [дале] двинулась РоссияИ юг державно облеглаИ пол-Эвквина вовлекла[В свои объятия тугие].

У Российской империи «тугие объятия», вовлечет — рад не будешь. По звучанию очень близко к «Недвижному стражу», а значит — и к последующей «Бородинской годовщине». Обида за Адрианополь отразилась и в «Гробовщике».

Теперь Адриян хмуро смотрел в окно и продавал гробы. Он «за порядочную сумму» приобрел себе «желтый домик» на Никитской. Цвет власти — не только из-за золота или платья Екатерины II — но и из-за цвета стен Зимнего дворца, что хорошо видно по картинам многочисленных парадов первой половины XIX века. К идее «желтого дома» мы еще вернемся, говоря о «Пиковой даме». А сейчас отметим, что покупка обошлась недешево. Николай I заплатил высокую цену за то, чтобы водвориться в императорских покоях.

Когда гробовщик отправляется в гости к Готлибу Шульцу, где встречает других торговцев, его прототип оказывается у немецкой родни в кругу иных монархов. Возможен намек на поездку в Берлин. «Гости начали друг другу кланяться: портной сапожнику, сапожник портному, булочник им обоим, все булочнику и так далее». Эта строка ведет к известной детской считалке, существовавшей и в XIX веке: «На златом крыльце сидели». Вместо «сапожник, портной» нужно читать «царь, царевич, король, королевич». Ответ на вопрос: «Кто ты будешь такой?» — страшен: «Гробовщик». Вот «ремесло властелинов», о котором писала Долли.

Адриян слышит слова будочника чухонца Юрко (имя дано в польской огласовке): «Что же? пей, батюшка, за здоровье своих мертвецов». Пей, царь-батюшка. Ту же чашу яда, которую Пушкин не принял из рук Катенина: «Не пью, любезный мой сосед!»

«Гробовщик почел себя обиженным и нахмурился». Это уже реакция на шквал ненависти в европейских газетах. «Размышляя дома о происшедшем, он был искренне удивлен открывшейся несправедливостью: „Что же это, в самом деле… чем ремесло мое нечестнее прочих?“».

Действительно, несправедливо. Европейские кабинеты позволяли себе и худшее в отношении колоний, но их не стыдили. Однако между Адрианом Прохоровым и другими торговцами глубокий водораздел — они обслуживают живых. Он же — царь над мертвыми. Снова вспомним «Прозерпину». Если не смягчать условия, жизнь в Тартаре станет невозможной. Адриян приглашает мертвецов на новоселье, хочет устроить праздник — но он вел себя с ними нечестно, поставлял дешевые гробы, на него накидываются, и он, «оглушенный их криком, почти задавленный, потерял присутствие духа, сам упал на кости…».

Это ли не наказание для «орудия» наказания? Для бича Божьего? Как в последней строчке рассуждения Долли. Император упадет на кости.

Глава пятнадцатая. «Палец с руки Петра Великого»

Возьмем темную сторону личности, нарисованную Дарьей Федоровной. «Суровое выражение его прекрасного чела выдает», что «его душа скована бронзовыми оковами, она не может оторваться от земли, она жестока, угнетает его, не позволяет расслабиться. Этот взгляд неумолим», он «вызывает только страх, слезы и стенания! Но как знать! Может быть, в этот выродившийся и развращенный век, лишенный истины и веры, Господь подчас превращает» подобных людей «в свое оружие кары и назидания!».

Теперь поместим нарисованный персонаж в спальню Старухи. Там окажется Германн. Настоящий убийца графини. Но кого в реальности он напугал до смерти? И кто питал тайную недоброжелательность?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания — исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах.Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Ингрид Ширле , Мария Александровна Петрова , Олег Владимирович Русаковский , Рива Арсеновна Евстифеева , Татьяна Владимировна Артемьева

Литературоведение
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное