Насколько муза поэта была стыдлива, даже в отношении венценосной дамы, увидим ниже. Но это стихотворение уже содержит все необходимые ответы на незаданные вопросы. Вначале Пушкин извиняется, что сбился со старого тона — воспевать вольность — и пустился «царей забавить», «кадить» лестью, славить силу и «земных богов». Но раз предмет страсти вызывает такой восторг у юного республиканца, у поклонника «гордости свободной», значит, он — сама воплощенная свобода.
Последнее знаменательно, поскольку Елизавету Алексеевну, весьма популярную в начале царствования Александра I, превозносили именно за ее твердую позицию в отношении Павла I — тирана, о чем она неоднократно писала родным и говорила в узком кругу. Возникает перекличка с одой «Вольность». В «Ответе на вызов» показан монарх, вернее монархиня, которая отвечала на чаяния нового, просвещенного, республиканского в душе поколения: «Я пел на троне добродетель / С ее приветною красой…»; «Я, вдохновенный Аполлоном, / Елисавету втайне пел».
Последняя строчка от любовной истомы снова «поднимает» стихотворение на гражданственную высоту. Елизавета мила целому народу, ее славят. В отличие от «кочующего деспота» — Александра I из «Ноэля», написанного тогда же.
«Свобода» названа трижды. Но она не всегда соответствует открытой, республиканской клятве Горациев. Песнь любви внушена вольностью иного рода — «тайной свободой». Кроме того, имя милой женщины звучит «втайне».
Набор эпитетов отсылает к другому стихотворению — «В начале жизни школу помню я» 1830 года. Там «Смиренная, одетая убого, / Но видом величавая жена» вела беседы с шумными младенцами «приятным, сладким голосом». Елизавета Алексеевна любила одеваться просто, из-за чего вздорила со своей свекровью Марией Федоровной, требовавшей парадного облачения даже «на даче»: «Так величественнее». А сладкий голос юной принцессы Баденской отмечала еще Екатерина II, называя невесту внука «Сиреной».
В стихотворении один из отроков не слушал наставлений, «Дичась ее советов и укоров». Он «украдкой» убегал «В великолепный мрак чужого сада / Под свод искусственный порфирных скал». Порфирный свод — сойдется с «порфироносной вдовой» из «Медного всадника», которая должна склониться перед новой царицей. То есть с Елизаветой Алексеевной, вынужденной уступить свое место супруге очередного императора. Сад чужой, где «нежила меня теней прохлада», уже наполнен эротической символикой. Благопристойное описание лени в гроте — просто иными словами выраженная откровенная сцена из «Прозерпины».
«Все наводило сладкий некий страх / Мне на сердце»; «В груди младое сердце билось — холод / Бежал по мне и кудри подымал»; «…кумиры сада / На душу мне свою бросали тень». Зрелый Пушкин видел в своем чувстве что-то от наваждения, от темного томления юности.
«Паж, или Пятнадцатый год», написанный тогда же, откровеннее и на первый взгляд проще. В стихотворении предстает придворная графиня, возможно, фрейлина, которая предпочла пажа. Их любовь в самом разгаре. Мальчик восхищен. В черновике сказано:
Последнее замечание тяготеет именно к Елизавете Алексеевне, поддерживавшей поход против Наполеона до Парижа и вовсе не желавшей, чтобы русская армия, выдворив врага, останавливалась на границе[218]
.Но самым откровенным рассказом о «раннем голоде» стала «Прозерпина», появившаяся еще в 1824 году. Здесь Александр I уподоблен Плутону, который отправляется к нимфам. Его супруга «Равнодушна и ревнива, / Потекла путем одним». То есть тоже отправилась искать приключения. Аид — Россия. Богиня движется «Вдоль пустынного залива» — Финского? Елизавета Алексеевна часто посещала взморье, купалась и плавала.
Перед нами одна из сублимаций, которых в творчестве Пушкина гораздо больше, чем принято считать. В данном случае поэт намекнул на это: Прозерпина выпускает юношу из Аида «потаенною тропой».
Ложные сновидения — вот результат раннего голода и жажды безвестных наслаждений.