Матильда

А потому Матильда легко подружилась с другими детьми из первого класса. Она сразу им всем понравилась. Конечно, все поняли, что она «шибко умная», ведь они слышали, как мисс Ласкин её расспрашивала в первый день учёбы. И ещё они знали, что ей разрешается тихонько сидеть на уроке с книжкой, не обращая ни малейшего внимания на учительницу. Но дети такого возраста, как правило, не склонны копаться в разных явлениях и доискиваться до их причин. Им и собственных забот хватает, так что некогда думать о том, что делают другие да почему.

Среди новых друзей Матильды была одна девочка, звали её Лаванда. С самого первого дня они стали на переменах гулять вместе. Лаванда была исключительно маленькая для своего возраста, худенькая, как эльф, с карими глубокими глазами и тёмными волосами, а на лбу у неё была чёлочка. Матильде понравилось, что Лаванда – дерзкая и лихая. Лаванде полюбилась Матильда в точности по тем же причинам.

Меж тем не прошло и недели, как до новичков стали доходить слухи о грозной директрисе, мисс Таррамбах. На третий день занятий, во время большой перемены, Матильда с Лавандой стояли в школьном дворе, в уголке, и вот прямо к ним направилась дюжая десятилетняя особа с прыщом на носу, по имени Гортензия.

– Новенькие небось, – заключила она, разглядывая их с высоты своего роста. Она грызла чипсы, пригоршнями загребая их из большого пакета. – Ну, приветик, с прибытием вас, девочки, в нашу исправительную колонию, – добавила она, градом пуская крошки изо рта.

Обе первоклассницы, подавленные этой гигантшей, напряжённо молчали.

– С Таррамбахихой уже познакомились? – осведомилась Гортензия.

– Мы видели её на утренней молитве, – ответила Лаванда. – Но не познакомились пока.

– Значит, у вас впереди то ещё удовольствие, – сказала Гортензия. – Она всех детей ненавидит. А первоклашек так прямо на дух не переносит. Считает, что в пять лет ты просто личинка, а не человек. – Эту фразу она заела новой пригоршней чипсов, после паузы снова выпустив крошки в подруг. – Если в первый год выживете, может, и до самого конца продержитесь Но многие не выживают. На носилках выносят, и как стонут, бедняжки. То и дело наблюдаю эту плачевную картину, – Гортензия помолчала, проверяя, какой эффект произвели её сообщения на малявок. Никакого эффекта. Полная невозмутимость. И Гортензия решила их ещё кое-чем попотчевать.

– Вы, конечно, знаете, что в кабинете у Таррамбахши есть такой шкаф специальный под названием «карцер»? Про карцер слыхали?

Матильда с Лавандой только затрясли головами и по-прежнему молча смотрели на великаншу. Они не склонны были доверять тем, кто больше их, особенно старшим девочкам.

– Карцер, – объяснила Гортензия, – это такой очень-очень высокий, но очень-очень узкий шкаф. Да, он совсем узющий, так что не усядешься, не скорчишься. Стой, и всё. А стенки у него бетонные, и в них сплошь осколки стекла понатыканы, так что не очень-то прислонишься. Вот и стоишь по стойке смирно, хоть ты тресни, если тебя там заперли. Жуть.

– А к дверце нельзя прислониться? – спросила Матильда.

– Ты что, совсем уже? – крикнула Гортензия. – Да из дверцы этой торчат тысячи острых гвоздей! Их вбили снаружи, сама Таррамбахиха небось и вбивала.

– И ты – ты там была? – спросила Лаванда.

– За первый год я там побывала шесть раз, – объявила Гортензия. – В первый раз провела там целый день, а в другие разы по два часа. Но два часа – этого тоже мало не покажется. Тьма – хоть глаз выколи, и стой прямо-прямо, не то тебя либо стёклами всю изрежет, либо всю исколет гвоздями!

– А за что тебя? – спросила Матильда. – Что ты сделала?

– В первый раз, – сообщила Гортензия, – я полбанки «Золотой патоки» вылила на тот стул, на какой Таррамбах садится во время общей молитвы. Вот было прикольно! Опустилась она на этот свой стул – и тут плеск такой раздался, как когда бегемотиха погружала ноги в грязь на берегу сонной, зловонной, мутно-зелёной реки Лимпопо! Но вы ещё малявки и дуры, не читали «Просто сказки»!

– Я читала, – сказала Матильда.

– Ладно врать-то, – дружелюбно сказала Гортензия. – Сначала читать научись, и это небось Киплинга книжка, не «Три поросёнка»! Ну, неважно. Проехали. Когда Таррамбахиха, значит, уселась в золотую патоку, всплеск был шикарный! Тут она как подскочит, а стул то приклеился к её этим кошмарным зелёным брючкам, ну, она с ним и расхаживала, пока не отклеился. Тогда она давай себя по заду колотить, смотрит, а обе руки-то у неё в этой дряни! Слыхали бы вы, как она орала!

– Но как же она догадалась, что это ты? – спросила Лаванда.

– Да гад один маленький, Олли Свист, раскололся, – вздохнула Гортензия. – Я ему за это два передних зуба выбила.

– И Таррамбах тебя на весь день заточила в карцер? – спросила, задыхаясь, Матильда.

– На целый-целый денёчек. Я совсем была чокнутая, когда меня выпустили. Двух слов связать не могла, прямо как идиотка.

– А ещё за что тебя в карцер сажали? – спросила Лаванда.