Матильда

– Не поверил бы, – сказала Матильда. – По самой простой причине. Это слишком нелепая история, чтобы в неё поверить. В этом-то и есть главный секрет Таррамбахихи.

– Какой секрет?

И Матильда объяснила:

– Всё доводить до крайности. Плевать на все приличия. Чтобы всё, что ты делаешь, было до того безумно, ни на что не похоже, ни с чем не сообразно, что даже невозможно поверить. Ни один родитель не поверит в эту историю с косами, хоть бы и через миллион лет. Мои бы точно не поверили. Сказали бы, что я врушка.

– Но тогда, – сказала Лаванда, – Амандина мама и не станет ей косы отрезать?

– Не станет, – согласилась Матильда. – Аманда сама их отрежет. Вот увидишь.

– По-твоему, она сумасшедшая? – спросила Лаванда.

– Кто?

– Таррамбахиха.

– Нет, по-моему, вовсе она не сумасшедшая, – ответила Матильда. – Но очень опасная. В этой школе находиться – как в клетке с коброй сидеть. Тут главное – уметь быстро бегать.

Уже на другой день они снова имели случай убедиться в том, насколько опасной может быть директриса. Во время обеда было объявлено, что все школьники должны срочно собраться в актовом зале и рассесться по местам, едва покончат с едой.

Когда приблизительно двести пятьдесят мальчиков и девочек уселись в актовом зале, на сцену взошла директриса. Её не сопровождал ни один из учителей. В правой руке у неё был стек. Она встала посреди сцены – зелёные брючки, ноги врозь, в руке стек – и озирала море обращённых к ней детских лиц.

– Ой, и что теперь будет? – шепнула Лаванда.

– Не знаю, – шепнула в ответ Матильда. Вся школа замерла и ждала в страхе и нетерпении.

– Брюс Ирландер! – вдруг гаркнула Таррамбах. – Где тут Брюс Ирландер?

Над третьим рядом взметнулась рука.

– А Ну-сюда! – взревела Таррамбах. – Да поживей!

Одиннадцатилетний мальчик, крупный и толстый, вскочил, ринулся вперёд и вскарабкался на сцену.

– Вон там встань! – велела Таррамбах и указала стеком. Мальчик встал рядом с ней. Он явно нервничал. Он, конечно, понимал, что его вызвали на сцену не для того, чтоб вручить премию за выдающиеся успехи. Он смотрел на директрису исключительно напряжённым взглядом и потихоньку, крошечными шажками, норовил отодвинуться от неё подальше, как крыса норовила бы отодвинуться подальше от фокстерьера, который её выслеживает из дальнего угла комнаты. Пухлое лицо Брюса посерело от зловещих предчувствий. Чулки сползли к щиколоткам.

– Этот болван, – прогремела директриса, как рапирой, ткнув в него стеком, – этот кретин, болячка вонючая, прыщ несчастный, чирей мерзкий, волдырь лопнувший, которого вы видите перед собой, не кто иной, как отвратный злоумышленник, представитель преступного мира, член мафии!

– Кто? Я? – спросил Брюс с искренним недоумением.

– Вор! – взвизгнула Таррамбах. – Мошенник! Грабитель! Пират! Разбойник! Конокрад! Бандит!

– Ну хватит! – не выдержал мальчик. – То есть, я хочу сказать, да чего это вы, мисс Таррамбах?

– Ты ещё будешь тут отпираться, флюс ты непомерный? Ты, ты – не признаёшь себя виновным?

– Я даже не знаю, про что вы тут толкуете, – еле слышно выговорил мальчик, ещё больше недоумевая.

– Ну, так я объясню тебе, про что я тут толкую, нарыв ты гнойный! – орала Таррамбах. – Вчера утром, на первой перемене, во время завтрака, ты, как коварная змея, прополз на кухню и украл кусок моего особого шоколадного торта с моего отдельного подноса! Кухарка только что приготовила этот поднос лично для меня! Мою утреннюю вкуснятину! И торт был мой! Мой! Для меня испечённый! Отнюдь не для вас! Стану я жрать ту пакость, которой вас потчую! Как же! Мой торт был на настоящем масле, с настоящими сливками! А он, грабитель, бандит, вор, взломщик, разбойник с большой дороги, красующийся теперь перед вами в спущенных носках, – он его сожрал!

– Я не жрал! – крикнул мальчик, из серого становясь белым.

– Не смей врать, Ирландер! – рявкнула Таррамбах. – Кухарка тебя видела! Мало того – она видела, как ты его ел!

Таррамбах помолчала, утирая с губ пену. Когда она вновь заговорила, тон у неё вдруг совершенно переменился, стал такой спокойный, ласковый, и она с улыбкой наклонилась к мальчику.

– Нравится тебе мой шоколадный торт, а, Ирландер? Сочный, вкусный, а, Ирландер?

– Очень вкусный, – пробормотал Брюс. Слова выскочили прежде, чем он успел опомниться.

– Твоя правда, – сказала Таррамбах. – Он очень вкусный. Так что ты, по-моему, должен поблагодарить кухарку. Когда воспитанный человек особенно доволен едой, он всегда шлёт благодарность повару. Ты этого не знал, а, Ирландер? Да и где тебе – представители преступного мира вообще хорошими манерами не отличаются.

Брюс молчал.

– Кухарка! – взревела Таррамбах, повернувшись к двери. – Сюда, кухарка! Ирландер тебе хочет сказать, как ему понравился твой шоколадный торт!

Кухарка, длинная тощая особа, вид которой красноречиво свидетельствовал о том, что все жизненные соки давным-давно из неё выпарились от вечного стояния у раскалённой печи, вышла на сцену в грязном белом фартуке. Этот выход был явно подстроен директрисой и заранее отрепетирован.