Матильда

– Ой, да я даже теперь уже и подзабыла, – сказала Гортензия. Совсем как старый рубака, побывавший в столь многих сражениях, что воспоминания о подвигах уже стали для него привычной рутиной. – Это ж было так давно, – прибавила она, запихивая в рот очередную порцию чипсов. – Ах да, вспомнила! Дело было так. Прикинула я, что Таррамбахиха сидит на уроке в шестом классе и, значит, я на неё не напорюсь, поднимаю руку и прошусь в сортир. А сама иду совсем даже не туда, а прямиком в кабинет к Таррамбахихе. Быстро-быстро всё обшариваю и – нахожу тот ящик в комоде, где она держит свои треники.

– Ну! – восхищённо перебила её Матильда. – И что же дальше?

– А у меня специально для этого случая, понимаете, был такой исключительно сильный порошок припасён, – продолжала Гортензия, – по пятьдесят пенсов пакетик – «Обжигатель кожи» называется. И на этикетке указано, что он изготовлен из толчёных зубов смертельно ядовитых змей и результат применения – язвы с орех величиной по всему телу, с гарантией. Ну, подсыпаю я этот порошок в каждую пару треников, а потом опять их все аккуратненько складываю и прячу обратно в ящик, – Гортензия помолчала, пережёвывая чипсы.

– И подействовало? – спросила Лаванда.

– Ну вот, значит, – продолжала Гортензия, – через несколько дней, на общей молитве, Таррамбахиха вдруг начинает чесать себе зад, как ненормальная. Ага! – я соображаю. Ладненько. Значит, треники уже переодела. Ой, ну потеха была: сижу, смотрю на неё и думаю, что ведь я, единственная во всей школе, знаю, что творится в штанах у Таррамбахихи. И что мне, главное, за это ничего не будет. Потому что – я ж наверняка не попадусь. А потом она всё кошмарней и кошмарней стала чесаться. Остановиться не может. Решила небось, что у неё там целое осиное гнездо! И – прямо посреди «Отче наш» – как вскочит! Да как подхватит себя под зад, да как выпулит из-зала!

Матильда и Лаванда пришли в неописуемый восторг. Было очевидно, что им довелось повстречать истинного мастера. Что перед ними человек, который довёл искусство опасных проделок до высочайшей степени совершенства и, более того, готов не пощадить живота своего ради благородного призванья. Они с восхищением взирали на эту богиню, и даже прыщ на носу уже им казался не изъяном, но алым знаком доблести.

– Ну, и как же она тебя застукала? – спросила Лаванда, едва дыша от волнения.

– Да не застукала она, – сказала Гортензия. – Но всё равно я в карцер на целый день загремела.

– Как? – в один голос спросили девочки.

– У Таррамбахихи, – ответила Гортензия, – есть такая отвратная привычка: она угадывает. Когда не знает, кто виноват, она начинает гадать и, что особенно гнусно, часто попадает в точку. Я из-за той самой «Золотой патоки» была, конечно, первейшая подозреваемая, и вот ведь знаю, что доказательств у неё ноль, а что ни скажу – всё как об стенку горох. Я кричу: «Мисс Таррамбах! Да я и понятия не имела, что вы свои треники у себя в кабинете держите! А проклятый обжигатель кожи я в жизни не видела, даже не знаю, что это за штука!» Уж и так и сяк выкручиваюсь, а толку чуть. Таррамбахиха – р-раз! – хвать меня за ухо, поволокла к карцеру, запихнула туда и дверь заперла. Так я второй раз на целый день загремела. Пытка буквально. Я вся исколотая была, когда вышла.

– Это как на войне, – в ужасе прошептала Матильда.

– Именно что как на войне! – крикнула Гортензия. – И какие жертвы! Мы – крестоносцы, отважная армия, мы боремся не на жизнь, а на смерть, почти безоружные, а Таррамбахиха – это Князь Тьмы, это Свирепый Дракон, и оружия у неё – навалом. Суровая жизнь. Вот мы все и стараемся изо всех сил, поддерживаем друг друга.

– Можешь на нас тоже рассчитывать, – сказала Лаванда, изо всех сил вытягиваясь во весь своей невеликий рост – метр и два сантиметра.

– Да ну! – сказала Гортензия. – На таких малявок! Хотя… Мало ли. Может, мы вас ещё и привлечём к какой-нибудь секретной деятельности.

– Ну, расскажи нам, что она ещё делает? – взмолилась Матильда. – Ну пожалуйста.

– Вы здесь и недели не пробыли, что ж я вас буду стращать, – засомневалась Гортензия.

– А ты нас не застращаешь, – сказала Лаванда. – Мы, может, и маленькие, но мы сильные.

– Ну, тогда слушайте, – начала Гортензия. – Не далее как вчера Таррамбах на уроке по Священному Писанию застукала одного мальчика, Юлия Шкета – лакрицы-ассорти он ел, – так она его хвать за руку, р-раз! – и прямо в окно вышвырнула. Наш класс на втором этаже, так что мы все видели своими глазами, как Шкет пролетел над садом эдаким летающим диском и бухнулся прямо в салат. А Таррамбахиха к нам повернулась и говорит: «Отныне и впредь так будет со всяким, кто позволит себе жевать на уроке».

– А этот Шкет, он костей себе не переломал? – спросила Лаванда.

– Ну, разве что кое-какие, – сказала Гортензия. – Вы должны помнить, что Таррамбах когда-то метала молот за Британию на Олимпийских играх, и она очень гордится своей правой рукой.

– А как это – молот метать? – спросила Лаванда.